Крысоловка - [76]

«Что же будет с пианино? – размышляла Йеннифер. – Можно ли держать большое пианино в квартире? А что скажут соседи?»

Элмера им следовало ненавидеть не меньше, чем Ингрид. Но ничего подобного. Они ведь были совсем детьми, когда мама ушла к Элмеру. Да и Элмер – человек иного склада. Очень искренний и прямой. А еще сразу очаровал их своим смешным, певучим шведским. Сажал к себе на колени и играл вместе с ними на пианино, прижимая маленькие пальчики к клавишам.

Йеннифер перечитала письмо. Где же Ингрид? Лежит на пляже, подставив свои жирные бледные бока солнцу? Пока ее любимый мужчина умирает?

Позвонила Юлии. Сестра ответила сразу же.

– Привет, это я. Как там дела?

– Проснулся ненадолго.

– Ясно. И, конечно же, спрашивал о ней?

– Да.

– И что ты ему сказала?

– А что могла сказать я? Страдания его мне очевидны. Как может женщина говорить, что любит, и такое сотворить?

– Я сейчас на Тулегатан. Письмо пришло.

– Что за письмо?

– От нее.

Юлия понизила голос:

– От потаскухи?

– Да.

В трубке послышалось какое-то бряканье.

– Я ухожу, – сообщила Юлия, – скоро обход.

– Может быть, побудешь еще?

– Мне уже пора.

Юлия говорила на ходу. Вокруг стоял гул.

– Алло, ты еще здесь?

– Да.

– Хочу уточнить. Письмо папе отправила именно Ингрид?

– Yes.

– Уверена?

– Да, я же сказала!

– Интересно, что она написала.

– Я прочла.

– Ты вскрыла конверт?

– Да.

– Черт, Йенни. Вот черт!

– Она смылась. Все так, как говорила Роза. Жирная гадина умотала за границу.

– Не может быть!

– Да-да, она так и написала. Я на грани нервного срыва. Что за гнусный оборот… Ну, и еще канючит, просит прощения. Мол, будет помнить хорошее. Убила бы суку!

В трубке послышалась сирена «скорой». Звук отдавался эхом.

– Алло, ты там? – прокричала она.

– Йенни, что же нам делать? Мы не можем показать отцу это письмо. Или все-таки можем?

– Не знаю.

– Что хуже? Лежать и беспокоиться? Или получить честный ответ?

– Не знаю.

– Представь, что… представь, что он так разозлится, что все пойдет по-другому. Что, если он…

– То есть ты предлагаешь показать отцу письмо?

Похоже, Юлия уже вышла за пределы здания.

Йеннифер слышала пронзительные, резкие крики чаек. Вспомнилось лето, когда отец учил их плавать, терпеливо стоял в мутной воде и показывал движения брассом: раз-два, три-четыре. От холода ноги у него покрылись гусиной кожей. Она и сама так мерзла, что губы ходуном ходили. Но отец не сдавался.

Через неделю они уже вовсю плавали.

– Я еду в больницу, – сказала Йеннифер. – Дождись меня, я еду.

Сын

Майя проснулась, когда летели уже над Швецией. Весь полет проспала, пристроив голову на плече Томаса; он не шевелился, опасаясь разбудить. Плед она натянула на голову. Проснувшись, стянула плед, и ткань отозвалась электрическим потрескиванием.

– Где мы? – зевнула она. Наклонилась к окну, пытаясь рассмотреть.

– Только что миновали Данию, а теперь летим над Швецией, эта часть называется Сконе. Это самый юг.

– Скоуни, – повторила Майя.

Томас устало рассмеялся:

– Ну да, примерно так.

– Долго еще?

– Наверное, чуть меньше часа.

Она встала, протиснулась мимо него к проходу. Мужчина, сидевший слева от него, тоже поднялся. Когда сосед закрыл книгу в мягкой обложке, Томас понял, что это швед. Они вежливо улыбнулись друг другу, но не заговорили.

«Вот я и дома, – подумал он. – Welcome back to the silence»[32].

Майи не было долго. Когда вернулась, от нее пахло зубной пастой, губы подвела розовой помадой, которую купила в аэропорту Бангкока. Накрашенная, она выглядела чуточку вульгарно. Облокотившись о спинку сиденья, она как-то странно посмотрела на Томаса. Потом чуть отклонилась назад, и он увидел, в чем проблема: отлетела пуговица на брюках. Девушка соорудила временную застежку, продев в петлю ленточку, а другой ее конец привязав к поясу.

Она изобразила поцелуй. Прошептала:

– Love you so much.

– Love you too[33].

Приземлились они почти в пять. Он и забыл, что в это время солнце здесь еще очень высоко. Обменял немногие оставшиеся доллары на шведские кроны. Удивился, как мало получилось.

– От аэропорта до Седертелье ходит прямой экспресс, – сказал Томас. – Но редко, пойду узнаю расписание.

Майя осталась с гитарой и багажом. У них была лишь одна сумка. Она лопнула по шву, и какая-то добрая душа обмотала ее пленкой. Томас подошел к информационной стойке. Следующий поезд отходил уже через двенадцать минут, не успеют. Тогда лучше поехать автобусом до Центрального вокзала, а там сесть на пригородную электричку. Так даже дешевле.

Майя стояла, втянув голову в плечи и одной рукой придерживала ручку сумки. Гитару прислонила к скамье. Томас подумал, что в любой момент инструмент может упасть, но чехол толстый, ничего страшного. Куртки у Майи не было, лишь легкая кофточка поверх блузки, парусиновые балетки надеты на босу ногу.

– Поедем на автобусе, – сообщил Томас.

Майя промолчала.

Он закинул гитару за плечо, поднял сумку и зашагал к выходу. Указатели вывели к автобусной остановке. Сколько стоят два билета? Он обернулся. Майя неподвижно стояла на прежнем месте.

«В чем еще дело?» – подумал он устало. Поставил сумку и помахал девушке. Она неохотно двинулась к нему. С нарочитой неспешностью. Густые волосы закрывали лицо. Он уже видел ее такой. Когда он болтал с Синди, той американкой, путешествующей в одиночку. С Синди было легко. Родом из Далласа, что в Техасе, милый акцент. Однажды вечером он аккомпанировал, когда Синди пела песенку Долли Партой «Джолин». Голос у нее был очень приятный. После того вечера Майя молчала два дня.