Крысоловка - [6]

– Сочувст…

– Я понимаю, куда вы клоните, – перебила женщина. – Память у него все хуже, иной раз смотрит на меня, будто впервые видит. Я спрашиваю: «Не узнаешь?» – а он молчок. Я уж и забыла, когда мы с ним толком разговаривали. Мы ведь с ним одни в целом мире. У меня больше никого, только он. Да еще врачи…

Ингрид хотелось, чтобы женщина замолчала.

– У него болезнь Альцгеймера? – услышала она собственный голос.

– Что? – Женщина вздрогнула – видимо, привыкла к монологам.

– Я о вашем муже. Ведь у него болезнь Альцгеймера?

– Не знаю. Ничего я не знаю…

Ингрид встала.

– Сочувствую, – повторила она.

Медсестры закончили обихаживать Титуса. Он лежал, закрыв глаза. Такой бледный. Лицо чуточку расслабилось. Ингрид передвинула стул к кровати, взяла Титуса за руку. Почувствовала жар.

– У тебя температура?

Он беспокойно заерзал, повел шеей.

– Наверное…

– Хочешь воды или еще чего-нибудь?

– Воды.

Она налила минералки в стакан, сунула соломинку, поднесла к его губам. Вдруг захотелось вина. Дома вечером откупорит бутылку шардоне, стоящую в холодильнике. Собирались выпить вдвоем. Она даже купила паштет из морепродуктов и сыр бри.

Телефон, лежавший на тумбочке, приглушенно заурчал. Титус жестом попросил ответить. Звонила Йеннифер, старшая из двух его взрослых дочерей.

– Папа там? – коротко спросила она.

«А ты как думаешь? – едва не ответила Ингрид. – Считаешь, я бы стала сидеть здесь и разговаривать с тобой, если бы твоего отца рядом не было?»

Вслух произнесла:

– Да, мы в больнице, приехали с час назад.

– Я звонила ему, мобильный не отвечал.

– У него были процедуры.

– Хочу с ним поговорить.

– Сейчас узнаю. – Протянула телефонную трубку: – Йеннифер.

Титус потянулся к мобильному, она вложила трубку в его пальцы. Голос дочери слышно, но слов не разобрать.

– Что есть, то есть, – произнес Титус. – Нет. Вряд ли. Постарайся понять. Я не могу говорить долго. Поболтай с Ингрид.

Она вновь взяла трубку.

– Я приеду, – сообщила Йеннифер.

– Он очень устал.

– Вы там надолго?

– Посижу еще.

– Так можно в любое время для посещений?

– Приезжай завтра. Вместе с Юлией.

Йеннифер дала отбой, не попрощавшись. С ней трудно, вот с Юлией легче ладить. А старшая дочь Титуса всегда относилась к Ингрид предвзято, не скрывала неприязни. Будто это Ингрид во всем виновата. Будто Ингрид отнимает у них отца. Хотя ради Ингрид он бросил не их мать, а Розу.

Титус так и лежал с закрытыми глазами. Может, уснул. Над кроватью нависал прозрачный пузырь капельницы. Здесь Титусу ничто не грозит. Ингрид наклонилась и поцеловала его твердый широкий лоб.

– Езжай домой, – прошептал он.

– Ты уверен, что справишься?

– Да.

– Хорошо, тогда я поеду.

– Ладно.

– Позвони, как только хоть что-то понадобится. И я приеду, ты ведь знаешь.

Не ответил, лишь странно всхрапнул.

Ингрид отодвинула занавеску, надела пальто. Новое, узкое и черное, с воротником из искусственного меха. Титусу оно понравилось. Он вызвался тогда на роль стилиста; дело было осенью, в прошлом году, в одном бутике в Дандерюде. Титус сам нашел бутик по рекламному объявлению в газете «Свенска дагбладет». Сказал, ей нужно развеяться. Она тогда только что закрыла свой книжный магазин, и самооценка у нее болталась в районе нулевой отметки.

На выходе в коридор Ингрид столкнулась в дверях с женщиной в шляпке. Та несла поднос с двумя чашками кофе и тарелку с пирожными. Кивнула ей:

– До свидания.

Долго шла по коридору с поблескивающим полом. Двери палат открыты, видны разобранные постели, прикроватные лампы. На табло под потолком сверкали какие-то цифры, манили. «Прочь, – подумала Ингрид. – Прочь отсюда, пока я не задохнулась».

Когда проходила мимо поста медсестер, в коридор вышла сестра Лена. Лицо усталое.

– Заснул, – сообщила Ингрид.

– Да. Мы поставили ему капельницу со снотворным. Завтра почувствует себя лучше.

– Правда?

– Да. Как правило, так и случается.

– Я домой.

– Конечно. Вам тоже нужно поспать. До завтра.

Роза

Понедельник. Ее день рождения. День рождения. Звучит старомодно, но она ведь и есть старуха. Хотя жизнь еще не закончилась.

Отправилась на прогулку. Как во всякое утро – сразу после рассвета. Выбрала тропу, где гуляла с Акелой, и ей казалось, будто собака жива, неуклюже бежит следом, обнюхивает ветки, тычется носом в муравейники, делает стойку на след лисы.

Акела вечно собирал клещей, до огромных волдырей дело доходило. Каждый вечер Роза осматривала густой коричнево-белый подшерсток, выискивала паразитов и в ярости спускала их в унитаз. Мерзкие, никчемные существа, сплошные болезни и беды от них. Большинство животных занимают свое место в пищевой цепочке. Но кто станет питаться клещами?

Похолодало. Может, вернуться в дом, надеть под куртку свитер? Накинула капюшон. Ниже по склону холма у воды ярко синеют печеночницы. Выросли вровень с уровнем снега, наклонишься – и на тебя смотрят юные бутончики. Лохматые, будто подернуты пушком.

Печеночницы окружали старую березу. Кора грубая, потрескавшаяся, почва у корней рыхлая и мягкая. Здесь она и похоронила Акелу.

Углубилась в заросли, высматривая кровавый след за зайцем или горошины помета. Нет. Ничего. Спустилась к воде и дальше берегом – к пирсу. Там соорудили верфь для небольших судов. Сейчас верфь и лодки под брезентом безжизненны. Пройдет несколько недель, прежде чем ткань снимут и пирс оживет. «Посетители несут личную ответственность за посещение территории верфи без разрешения», – предостерегала надпись нарушителей права на частную собственность. Теперь несколько шагов вверх по склону, слева осталась бьернсундская «Вала» – черно-белая, с резкими углами, яхта. Судно определенно пора заново покрасить. Краска свисала лохмотьями.