Крысолов. На берегу - [9]

Наутро его благодушию настал конец. Почти весь день он просидел в кабачке у радиоприемника, встревоженный и подавленный. Героическое отступление с побережья взволновало его, как ничто за последние месяцы; впервые потянуло домой, в Англию. Да, конечно, ему все равно не найдется там работы, но теперь он хотел вернуться. Хотел снова быть в гуще событий, видеть британские мундиры на улицах, делить общее напряжение и тревогу. Сидотон раздражал его истинно крестьянским равнодушием к войне.

Четвертого июня последние английские войска оставили Дюнкерк, Париж подвергся первому и единственному воздушному налету, и Хоуард принял решение. Вечером он сказал об этом миссис Кэвено:

— Не нравится мне создавшаяся обстановка. Совсем не нравится. Думаю поехать домой. В такие времена человеку место на родине.

Она посмотрела с изумлением.

— Неужели вы боитесь, что сюда явятся немцы, мистер Хоуард? Им не пройти так далеко.

И успокоительно улыбнулась.

— Нет, — сказал он. — С нынешних позиций они далеко не продвинутся. Но все равно, думаю, мне следует вернуться домой. — Он помолчал и прибавил с надеждой: — Может быть, я пригожусь в противовоздушной обороне.

Миссис Кэвено не выпускала из рук вязанье.

— Мне будет недоставать бесед с вами по вечерам, — сказала она. — И дети будут без вас скучать.

— Мне очень приятно было познакомиться с вашими детьми, — сказал Хоуард. — Мне тоже будет скучновато без них.

— Шейла в восторге от сегодняшней прогулки с вами. Она поставила цветы в воду.

Было не в обычае старика действовать наспех, но в тот же вечер он предупредил мадам Люкар, что уедет через неделю, одиннадцатого июня. Он сказал ей это в кабачке, и там разгорелся оживленный спор — вправе ли он так поступить? В споре участвовали чуть ли не все местные жители, длился он добрый час, немало было выпито перно, и под конец общественное мнение сложилось в пользу. Хоуарда. Нелегко мадам Люкар потерять своего лучшего постояльца, сказал местный жандарм, и всем сидотонцам жаль расстаться со своим английским camarade[12], но, конечно, в такие времена старому солдату положено быть у себя на родине. Мсье совершенно прав. Но, может быть, он вернется?

Хоуард сказал, что надеется вернуться очень скоро — через считанные недели, как только минует опасное положение на фронте.

Назавтра он начал готовиться к путешествию. Готовился не спеша, ведь впереди еще целая неделя. И выдался еще один удачный денек с удочкой у ручья, и он поймал еще двух голубых форелей. После отступления из Дюнкерка в военных действиях на несколько дней наступило затишье, и Хоуард провел день в нерешительности, но потом немцы двинулись в наступление на Сомме, и он опять стал готовиться к отъезду.

Девятого июня явился Кэвено, неожиданно приехал из Женевы на своей маленькой машине. Он казался еще более озабоченным и рассеянным, чем обычно, и скрылся вместе с женой в их комнатах. Детей отослали в сад.

Через час Кэвено постучался к Хоуарду. Старик перед тем читал в кресле и задремал, уронив книгу на колени. Когда в дверь снова постучали, он надел очки и сказал:

— Войдите!

Он с удивлением посмотрел на посетителя и встал.

— Очень рад, — сказал он учтиво. — Как это вы приехали посреди недели? Получили отпуск?

Похоже, Кэвено был несколько смущен.

— Я взял отпуск на день, — сказал он не сразу. — Разрешите войти?

— Конечно, конечно. — Старик засуетился и снял со второго кресла (их всего-то было два) груду книг. Потом предложил гостю сигарету. — Не угодно ли присесть?

Тот неуверенно сел.

— Что вы думаете о войне? — спросил он.

— По-моему, это очень серьезно, — сказал Хоуард. — Мне совсем не нравятся сводки.

— Мне тоже. Я слышал, вы собираетесь домой?

— Да, возвращаюсь в Англию. Я чувствую, что в такое время мое место там.

Наступило короткое молчание. Потом Кэвено сказал:

— У нас в Женеве полагают, что Швейцария будет оккупирована.

Хоуард посмотрел на него с любопытством.

— Вы так думаете? И скоро?

— Думаю, что скоро. Очень скоро.

Помолчали. Потом Хоуард спросил:

— Что же вы тогда будете делать?

Рыжий человечек из Женевы поднялся и отошел к окну. Постоял минуту, глядя на луга и на сосны. Потом повернулся к Хоуарду.

— Придется мне остаться в Женеве, — сказал он. — Я должен делать свое дело.

— По-вашему, это… разумно?

— Нет, — признался Кэвено. — Но я так решил.

Он прошелся по комнате и снова сел.

— Я уже говорил с Фелисити, — сказал он. — Я должен остаться там. Даже при германской оккупации у нас будет много работы. Будет не очень-то приятно. Будет нелегко. Но дело того стоит.

— Разве немцы позволят Лиге продолжать работу?

— Нам твердо обещано, что позволят.

— А что думает об этом ваша жена? — спросил Хоуард.

— Думает, что я правильно решил. Она хочет вернуться со мной в Женеву.

— Вот как!

Кэвено повернулся к нему.

— Правду сказать, потому я к вам и пришел, — сказал он. — Должно быть, нам придется трудно, пока война не кончится. Если союзники победят, то победят только применив блокаду. В странах, занятых немцами, будет довольно голодно.

— Да, наверно. — Хоуард смотрел на Кэвено с удивлением. Не думал он, что в этом рыжем человечке столько спокойного мужества.