Крысиные гонки - [2]

Кенни Бейст быстро взглянул на меня и тотчас отвел глаза, сердито поджав губы. Потом отставил недопитый бокал с лимонадом, взял один из плащей и маленькое седло.

– Какой самолет? – спросил он у меня. – Я положу свои вещи. – Он говорил с сильным австралийским акцентом, и в голосе звучала обида.

Женщина наблюдала за ним с легкой улыбкой, но глаза оставались холодными.

– Дверь багажного отделения заперта, – объяснил я. – Мне придется пойти с вами. Разрешите, я отвесу ваше пальто, – предложил я женщине.

– Спасибо, – согласилась она и показала на один из плащей, явно ее. Блестящая вещица цвета ржавчины с медными пуговицами. Я забрал плащ и лежавший сверху бинокль и последовал за Кенни Бейстом.

Он едва сдерживал возмущение и шагов через десять взорвался:

– Черт возьми, всегда легко винить жокея!

– Пилота всегда винят, – мягко заметил я. – Житейское дело.

– Что? – сказал он. – А, да! Они всегда правы.

Мы дошли до конца дорожки и двинулись по траве. Он все время что-то сердито бурчал. Но меня его ворчание не интересовало.

– Кстати, – спросил я, – как фамилии других пассажиров? Кроме, разумеется, майора.

Он удивленно обернулся.

– Не знаете? Нашу Энни Вилларс? Выглядит, будто милая старушка, а язычок такой, что сдерет кожу с кенгуру. Все знают нашу маленькую Энни. – Тон у него был язвительный и разочарованный.

– Я мало что знаю о скачках, – объяснил я.

– Да? Тогда понятно. Она тренер. И, должен признаться, чертовски хороший тренер, иначе я бы у нее не оставался. Из-за ее языка. Она такими словами отправляет своих конюхов на тренировки, до каких не додумается ни один старший сержант. А с владельцами нежная, как молоко, она умеет их приручать.

– И лошадей тоже?

– А? О да! Лошади любят ее. Она может работать и как жокей, когда захочет. Но сейчас она редко садится в седло. Должно быть, в свое время вдоволь наездилась. Но она знает себе цену, и правильную цену. Знает, что лошадь может сделать, а что не может. А это – главный козырь в нашей игре! – В его голосе негодование и восхищение звучали почти в равных долях.

– А как фамилия другого мужчины, высокого? – спросил я.

На этот раз уже было одно негодование, никакого восхищения. Он произнес фамилию по слогам, отделяя каждый слог паузой и сердито кривя губы:

– Мистер Эрик Голденберг.

Избавившись от ненавистного имени, Кенни Бейст сжал губы. Видно, он близко к сердцу принял замечание своей работодательницы. Мы подошли к самолету и положили плащи и седло позади задних сидений. Это место было отведено для багажа пассажиров.

– Ведь мы сначала полетим в Ньюбери? – спросил Кенни Бейст. – Там заберем Колина Росса?

– Да.

– Ну, о Колине Россе вы, конечно, слышали? – Он окинул меня ироничным взглядом.

Едва ли в Британии нашелся бы человек, который не слышал о Колине Россе, жокее-чемпионе, в два раза более популярном, чем премьер-министр, и в шесть раз больше зарабатывающем. Его лицо со всех рекламных щитов призывало население Англии пить больше молока. Ему даже был посвящен один детский комикс. Каждый, абсолютно каждый слышал о Колине Россе.

Кенни Бейст влез в самолет через заднюю дверку и сел на одно из двух сидений сзади. Я быстро обошел “Чероки”, проверяя, все ли в порядке, хотя уже тщательно осматривал его час назад перед вылетом. В компании “Воздушное такси Дерридаун” я работал первую неделю, четвертый день, и это был мои третий полет. В прошлом судьба столько раз сбивала меня с ног, что я не мог позволить себе никакой промашки.

У остроносого шестиместного самолета не потерялась ни одна гайка, не отскочила ни одна заклепка. Если полагалось иметь восемь кварт масла, то индикатор и показывал восемь кварт, и ни одна мертвая птица не торчала в воздухозаборе. На шинах не виднелось ни одного прокола. На стеклах зеленых и красных навигационных фар – ни одной царапины, на лопастях пропеллера – ни малейшей трещины или отбитого куска. И, конечно, радиоантенна в полном порядке. Бледно-голубой капот мотора был надежно прижат, и бледно-голубые колпаки над подпорками и колесами, фиксирующими шасси, были крепкими, как скала.

К тому времени, когда я закончил осмотр, три пассажира уже шли по траве летного поля. Голденберг с жаром, просто уши дымились, что-то доказывал, майор с несчастным видом кивал, чуть наклоняя голову, а Энни Вилларс вроде бы не слушала. Когда они приблизились, до меня долетели слова Голденберга:

– …не могу поставить на лошадь, если мы не уверены, что он осадит ее...

Он резко замолчал, когда майор толкнул его, доказывая на меня. Майору не стоило беспокоиться, меня не интересовали их дела.

В принципе для легких самолетов лучше, если центр тяжести находится как можно ближе к носу. И я попросил Голденберга сесть справа от меня, майора и Энни Вилларс – на два центральных сиденья, а Кенни Бейст мог оставаться там, где сел. Место рядом с ним предназначалось для Колина Росса. К четырем задним сиденьям можно было пройти через боковую дверку, но Голденбергу надо было взобраться на низкое крыло и с него войти в правую переднюю. Он подождал, пока я войду, потом тяжело плюхнулся на свое место.

Все четверо привыкли летать на воздушном такси. Они пристегнули ремни раньше меня, и, когда я оглянулся, чтобы проверить, готовы ли они, майор уже погрузится в “Спортинг лайф”, а Кенни Бейст резкими злыми рывками чистил ногти – наверно, причиняя себе боль, он старался забыть обиду.