Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев - [8]

– Почему же вы не снимаете эти леса? – спросил я удивленно. – Почему не начинаете торговлю?

Елисеев усмехнулся.

– Вы все сами поймете там, внутри.

С этими словами мы вошли в двери, над которыми теперь висела большая красивая вывеска: «Торговый дом братьев Елисеевых».

Если снаружи архитектор постарался на славу, то внутренняя отделка наводила на мысли о безумии – везде лепнина, резные колонны, и все такое массивное, такое монументальное, что поначалу мне показалось, будто здание вывернуто наизнанку – богатый фасад оказался внутри, тогда как внутренняя строгость – снаружи.

– А что будет там? – спросил я, указывая на большую нишу в стене, в которой рабочий в длинном сером фартуке докрашивал резные перила.

– Это место для оркестра и хора. Потом ее уберут.

– Жаль, очень красиво получилось.

– Да, но совершенно бессмысленно для дела торговли.

Опустив глаза, я обратил внимание на прилавки, за которыми происходило странное действие: группки хорошо одетых, подтянутых, как гусары, стриженных «под американку» молодых людей хором повторяли за стоявшим посреди торгового зала учителем немецкие фразы. Я не был силен в немецком, но уловил, что речь идет о каком-то сыре или фруктах.

– Что они делают? – спросил я у Елисеева.

– Учатся обслуживать немцев.

– Зачем, – удивился я, – разве у вас только немцам разрешат покупать?

– А еще они учат английский и французский, – ответил Григорий Григорьевич. – Мой продавец должен знать, в нужных, конечно, пределах, помимо родного, еще три языка. Мы торгуем товаром со всего света, Владимир Алексеевич. Многие иностранцы придут сюда покупать знакомые продукты, редкие в России, но привычные в их странах. Для этого мой продавец и не должен оплошать.

– О каких товарах речь?

– Например, о деревянном масле. Вы бывали в Италии или Испании, Владимир Алексеевич?

Я усмехнулся:

– В Сербии бывал, по службе. Воевал там. В Албании меня чуть в тюрьму не посадили, слава богу, товарищи предупредили. Но вот западнее быть не приходилось пока.

– Деревянное масло производят в Южной Европе, да еще на Востоке, – сказал Елисеев, покачиваясь с пятки на носок, – из плодов оливковых деревьев. Отчего оно и называется деревянным. Итальянцы добавляют его куда только можно – и в хлеб, и в суп, и в разнообразные салаты. И безусловно, жарят на нем свою простую пищу. Итальянская кухня, несмотря на ее грубость и народную простоту, тем не менее отличается благодаря этому маслу отменным вкусом. Самые бедные крестьяне просто обмакивают кусочки хлеба в это масло и – сыты, веселы и здоровы. Я и сам так делал. Поверьте, с солью этот кусочек чиабатты с деревянным маслом на чистом средиземном воздухе, да еще приправленный живым итальянским ландшафтом… Такое блюдо может поспорить с любым королевским деликатесом, если, конечно, до того ты много гулял по прекрасным холмам и долинам Италии!

– Да вы поэт, Григорий Григорьевич, – пораженно сказал я, наблюдая, как преобразилось его холодное высокомерное лицо.

Но он моментально опустил меня с небес на землю:

– Нет-нет, просто, продавая новый продукт, мы должны заинтересовать публику. Любой продавец в этом зале расскажет о своем товаре так, что покупатель обязательно захочет его попробовать. А значит – купить.

– Например, я! После вашего рассказа я не прочь бы попробовать этого самого деревянного масла.

Елисеев вынул из жилетного кармана тонкий золотой брегет. Щелкнул крышкой и, прищурившись, посмотрел на циферблат.

– Мы здесь не выпекаем своего хлеба, чтобы не конкурировать с соседом, господином Филипповым. Его дело поставлено так хорошо, что конкуренции нам в хлебопечении не выдержать. Давайте я пошлю сейчас человека к Филиппову за свежим ситником, а потом спустимся вниз, к прессу для масла – заодно увидите, как мы его тут производим. Уверяю, такого в России нигде больше нет. Да и в Европе такая технология доступна не многим.

Но он не успел никого послать в булочную – быстрым шагом к Елисееву подошел Теллер и начал что-то тихо шептать в самое ухо, для чего ему понадобилось встать на цыпочки. Елисеев поморщился – ему была явно неприятна такая близость охранника. Но он не отодвинулся. Похоже, информация и вправду была важной и срочной.

– Где? – спросил Елисеев, когда Теллер закончил докладывать.

– Сейчас в оберточном цехе, наверху, – ответил старший охранник.

– Как же он из мадерной, да в оберточный? – сердито буркнул Григорий Григорьевич.

– Не успели поймать, – пожал плечами Теллер. – Не ждали вот так – среди белого дня. Может, он ночью пробрался в мадерную, а сбежать не успел. Затаился там. А потом понял, что могут случайно найти, и рванул напролом. Да только лестницей ошибся – вместо улицы попал на второй этаж, в оберточную.

– Вора поймали? – спросил я с любопытством.

Теллер сердито покосился на меня, а Елисеев ответил:

– Нет, не вора. Вы подождите тут, Владимир Алексеевич, мы сейчас вернемся. И думаю, не одни.

Елисеев с охранником ушли, а я остался наблюдать за уроком немецкого.

Прошло несколько минут, в течение которых продавцы монотонно повторяли фразы за учителем, и вдруг они начали кричать. Сначала это был один изумленный возглас: «Смотри! Туда! Туда!» Потом голосов стало больше: продавцы и приказчики – все поворачивались в сторону ниши наверху и, забыв о хороших манерах, тыкали пальцами в фигуру в красном, которая вдруг возникла из глубины и натолкнулась на рабочего, почти окончившего красить перила. От неожиданности рабочий выронил ведерко с краской и громко выругался. Поперек фартука у него теперь красовалась белая полоса – там, где он прислонился к свежепокрашенному. Я даже успел проследить весь путь ведерка до пола, где оно с громким стуком приземлилось, выплеснув краску на пол.