Крыса - [2]

...Он был владыкой пигмеев, власть его распространялась повсюду и всюду внушала страх. В этом страхе и заключалось все величие и могущество, он распоряжался жизнью и смертью, и холеные пальцы цепко держали за горло целый народ.

...Но вот владыка бежит, бежит без оглядки. Восстали все и гонят его отовсюду. Они уже за спиной, ближе, ближе, нет, это уже не пигмеи, гиганты догоняют лилипута, уже настигли, и чья-то громадная ступня нависла надо мной, господи, я пропа-а-алИ! Громовое эхо, лавиной сорвавшись со стен, вынесло генерала из кресла. В висках неистово пульсировало: "Пропал, пропал, пропал..." Проспал! Он чуть не до локтя рванул рукав кителя. Часы показывали три тридцать. Лай собак вдруг сделался громче, казалось, они вот-вот ринутся изо всех углов. Генерал платком вытер липкое лицо. Нет, нельзя так распускаться, а то таких дров здесь еще наломаешь, особенно в треклятом этом коридоре. Уж там-то игру заказывают механизмы, с ними не договоришься. Любой промах смерть; такие вот ставки: пытка "дорогой на волю" всегда заканчивалась одинаково, и до люка не дошел никто... По генеральской спине пробежал холодок. А что было бы, проснись он всего часом позже? Дьявольские часы уже запущены в ход, их ничем не остановить... Нет, определенно сдают нервы, ох, не ко времени все это. Времени?! Генерал вновь дернул рукав мундира, уставился на циферблат. Протер стекло. Приложил к уху. Вроде бы тикают, но как-то уж очень вяло... А что, если они отстают, или батарейки садятся? Он расстегнул браслет, осторожно, словно боясь расплескать чашу с живой водой, снял часы с руки. Большие, золотые, инкрустированные алмазами часы эти достались ему. в сущности, даром. Так, пустячная услуга солидной фирме право на беспошлинную торговлю в этой нищей стране. Он не удержался и еще раз посмотрел на часы. Встал. Одеревеневшие ноги не слушались. Только этого еще не хватало! Лейтенант, скотина, очень уж резвым оказался, мчал сюда по горам, по долам... К лицу ли ему, генералу, такие прыжки? Да еще с его весом - тут и не такие ноги откажут. Особенно икры донимают... Он нагнулся, чтобы растереть их. Черт же дернул его на это! Словно раскаленная игла с маху прошила его. Как подкошенный, он рухнул в кресло. Принялся было массировать сведенную судорогой ногу, но боль была такая, что генерал, не усидев, тихо сполз на пол, оглашая дикими воплями своды пещеры. И тотчас же зловещим эхом ему стал свирепый отдаленный лай. Чтобы отдышаться, пришлось перевернуться на спину. Заодно снова можно посмотреть на часы. Без двадцати четыре. До входа в туннель тридцать пять минут. Или пять? А может, там надо было быть еще час назад? Эх, и часы-то не сверить - разве что с собственным одиночеством. Не отрывая подошв от пола, едва переставляя прямые, как палки, ноги, генерал едва ли не целую вечность двигался к креслу. Потом, кряхтя, разворачивал его к двери и наконец, с усилием опираясь на ручки, сел, так и не подогнув колени. А что, если за сорок пять минут он не успеет миновать все эти фотозападни? Или судороги вновь одолеют? Он с ненавистью вспомнил лейтенанта, его настоятельный совет пройтись по коридору "прогулочным шагом". Осторожно сдвинув ноги, он титаническим усилием попытался отжаться руками - удалось. Теперь он стоял неподвижный, как памятник самому себе, и панически боялся лишний раз глазом моргнуть. Медленно-медленно поднял левую руку. Зубами оттянул рукав. Осторожно скосил глаза. Пора двигать к выходу... Вот минутная стрелка замерла на горизонтали - и в то же мгновение от стены к стене коридора на небольшой высоте протянулись желтые полоски лучей. Выхватив из сумрака горловину туннеля, вспыхнули на потолке лампы, и грузный, дряблый человек вдруг ощутил бешеное желание пулей промчаться по адской мышеловке. Разом выбраться из этой могилы, полной грудью вдохнуть свежий, привольный воздух. И вошел в коридор. Генерал шел, обливаясь холодным потом. И без того неблизкий, стократ вырос путь до луча, перерезавшего коридор как раз на уровне его пояса. Вроде бы до него сейчас метров тридцать. Значит, пройдено уже сто. Или восемьдесят? А может, сто двадцать - кто знает... Та-ак, кажется, ноги совсем отказывают. Эх, согнуть бы их чуточку в коленях, да ведь страшно. Это еще что за окошко в стене? Легонько, тихонько, спешить здесь ни к чему: неизвестно еще, для каких оно тут надобностей, А сейчас он пересечет первый из пятнадцати этих гнусных желтых лучей... Отлично! Послышался тихий зуммер, генерал испуганно обернулся. Луч за спиной погас. Не останавливаясь, еще раз глянул на циферблат. На весь маршрут до луча ушло шесть минут. Помножим на пятнадцать. Это что же выходит, а? Полтора часа? Да ведь ему отпущена половина этого срока! Надо прибавить. Выбора нет. Нет его, понимаете, нет, нет, Не-е-т!!! Галерея стала уходить куда-то вбок. Генерал шел уже почти нормальным шагом, понимая, однако, что недостаточно быстро. Поврежденные сухожилия давали знать о себе все настойчивее, все чаще, и при всем желании нельзя было ускорить и без того уже рискованный ход. А где-то там, в глубине, скоро сработают механизмы подъема решетки, перегораживающая туннель, в последний раз откроет проход и с ляэгом обрушится эубьями на асфальт. Он чуть увеличил шаг - и тут же боль прострелила колено; в считанных метрах от третьего луча правая нога стала подозрительно шаркать. Третий луч генерал пересек, уже заметно хромая. С нетерпением глянул на часы. Вот это да, за две минуты, личный рекорд! А может, дистанция между лучами сократилась? Тоже неплохо. На четвертый и пятый этапы ушло в среднем по стольку же, что вселяло надежды. Только бы опять не свело ногу, Галерея уже заметнее сворачивала вправо, и дорога, кажется, пошла под уклон. Или почудилось? ...Проходя восьмой участок, он уже умел экономить драгоценное время, сосредоточиваться только на решении одной проблемы - идти, сгибая ноги в коленях. Пересекая девятый луч, он даже не взглянул на часы; что толку, когда впереди - еще шесть, и неизвестно, дотянет ли он до десятого? Решив хоть немного взбодриться, генерал попытался было насвистывать любимый марш, но и тут его ждала неудача: с губ сорвалось лишь омерзительное шипение. Что ж, тогда он будет думать о будущем, о новой жизни - в тиши и спокойствии. Благо денег у него предостаточно, остались и влиятельные друзья. Да, там будет ему вольготно. Там... Если здесь он вовремя доберется до решетки! Робость, конечно, есть, но только так, слегка. Что ж такого? Говорят, и самые храбрые бывают повержены духом, а он, несомненно, из самых, это и раньше многие признавали. Взять тот же переворот. Да разве кто-нибудь провернул бы его с той же отвагой и решимостью?.. ...Пройден десятый луч. На часах - четыре сорок семь. Он явно запаздывает, а силы уже на исходе... Значит, надо выжать все, на что еще способны ноги. Идти, идти дальше. Изломанный болью, с искусанными в кровь губами он преодолел желтый шлагбаум одиннадцатого луча. И в ту секунду, когда казалось, что сейчас он без сил растянется на асфальте, чтобы никогда уже не подняться больше,- в ту самую секунду он все-таки прибавил шагу. А если уж честно - просто очень хотелось в это верить. Он обманывал сам себя. Ласкал, тешил иллюзиями, Путь до четырнадцатого луча казался уже бесконечным. Каждый шаг давался с запредельным трудом. И тогда он загадал: дойду - взгляну на часы. Только гляну - и все. А там можно воспользоваться и услугами пистолета. Вот он, в заднем кармане... генерал с мстительным наслаждением похлопал по нему, Но сулившее в недалеком будущем избавление от всех мук, сейчас движение это стало новым сигналом бедствия. Рука отказывалась ему подчиняться. Он шевельнул левой - то же самое, В глазах потемнело от нового приступа боли и страха. Он шел, вперившись невидящим взором в протянувшийся где-то там, впереди, четырнадцатый луч. Шел, как идет на тореро смертельно раненный бык... Луч погас за спиной. Генерал с ненавистью глянул на циферблат. Без трех минут пять. Три минуты, всего три минуты, чтобы добраться до этой стальной защелки, которая поднимется на мгновение - а там и рухнет ножом гильотины. Так стоит ли вообще совать под нее голову?.. В отражении последнего луча матово блеснула решетка. И вновь в генерала вцепилось отчаянное желание бежать. И, позабыв обо всем на свете, он было ринулся, но дряблое тело повело в сторону, качнуло... Прозрачно желтевший финиш преодолен в падении на полоску ничком. В это мгновение ноги триумфатора выкинули какой-то вялый кульбит - и его всем позвоночником припечатало к решетке. И тут генерал - нет, не услышал: слух, как и зрение, затопила волна невыносимой боли,- он нутром почуял настигавший его вой. Словно длинный, отточенный кинжал метнулся из глубин катакомбы и впился в живот по рукоять, рассекая кишки. Долго раздумывать не пришлось - он отлично помнил инструктаж лейтенанта. Сюда, к решетке, лавиной неслась свора обезумевших от голода и пьянящей близости жертвы собак. В следующую секунду заработал механизм. Горбясь гусеницей, руками поджав к животу колени, генерал истошно вопил от жесточайшей боли и животного страха. Решетка медленно-медленно освобождала проход. Вот она замерла, готовясь низринуться - и тогда страх взял еще раз свое. Воющий, сверкающий лампасами колобок вкатился в дыру. Железные зубья голодно лязгнули об пол. Голодная мощь порыва была неудержима, и вырвавшийся вперед вожак, не в силах притормозить, со всего маху врезался в стальную преграду, тело его обмякло, и в мгновение ока в него вцепились чудовищные клыки, раздирая на части. С перекошенным от ужаса лицом генерал наблюдал эту сцену. Он забыл на это время о боли. Убраться отсюда! Как можно быстрее и дальше. Но подняться сил уже не было. Генерал оборвал остатки ногтей, цепляясь за каждую выщербинку в скалистой стене. Раза два ему удалось чуть оторваться от пола... Тем горше было распластываться на нем. И тогда генерал встал на четвереньки. Так он протащился несколько метров, потом разом надломились руки - и голова ткнулась в асфальт. ...Когда генерал в третий раз растянулся, единственной мыслью было: "Все. Не подняться". Тело разом обмякло. Его охватило глубокое забытье. Но длилось оно, кажется, недолго, резь в животе вернула к действительности. Встряхнувшись, он окончательно пришел в себя. Прищурил глаза - так почему-то теперь было лучше видно. Люк маячил метрах в двадцати, не больше. Неужто ползком не добраться? Конечно, какие тут разговоры! Да вот только когда? Время, черт, время! Сколько сейчас, сколько осталось - генерал не знал и знать не хотел: что за смысл бежать от одного убийцы, чтобы тут же повстречаться с другим? Генерал продвигался вперед. Добраться! Застрелиться никогда не поздно. Надо будет - он пустит пулю в лоб у самого люка. Вот именно, только у самого люка, не раньше. Он снова ткнулся лбом об асфальт. Голова чуть не раскололась от боли. Ледяные иглы вонзились в живот... И вдруг он почуял свежее дуновение ветра. В ликующем порыве радости он вскинул вверх руку... Пальцы больно ткнулись в скалистое тело подземелья. Все. Невозможно больше. Ему не в чем себя упрекнуть, достаточно было только сил перевернуться на спину, лицом туда, где должно быть небо. Но и это удалось лишь наполовину, и теперь он неловко лежал на боку. Совершенно отчетливо прямо над головой громыхнули гусеницы. Он машинально скосил глаза в сторону раздражающих своим правдоподобием звуков. Люк был открыт. Гиппопотам зевнул, демонстрируя темную, звездно мерцающую пасть. Толстяк животом прижался к камням, с трениям ощущая, как они отдают ему свою силу. И тогда он медленно стал подниматься. Асфальт разом вздыбился к небу, и дыра выхода заплясала перед глазами, и его самого бросило от стены к стене. Но он всем телом ринулся вверх, к каменному зеву. Ему удалось лишь едва ухватиться за самый край стальной челюсти.