Крыса и Алиса - [5]

— Вкусно, — Кэт наконец-то насытилась.

— На здоровье! — сказала я ей.

Кока еще какое-то время посуетился, потом, видимо, иссяк, пытаясь привлечь наше внимание. Да и алкоголь подкосил его. Он ушел в свою спальню.

Теперь, когда мы остались вдвоем, я решилась расспросить ее о происшествии.

— Что хотели от вас те парни? — спросила я.

— Убить, — разъяснила она очевидное.

— Я это заметила. Но за что?

— Старые счеты, — спокойно ответила Кэт.

— Но если бы я не напала на них, вас бы уже не было в живых, — напросилась я на благодарность.

— Скорее всего, — согласилась Кэт.

Я замолчала. Даже не знала, о чем еще спросить: она не особо разговорчива.

— Вкусный был гусь, — вдруг заявила она.

— Можно на завтра еще заказать, раз вам понравился.

— Хорошо, — согласилась Кэт.

После «хорошо» в таких случаях обычно следует «спасибо». Я подождала немного — нет, не прозвучало. Видимо, наша гостья не привыкла благодарить.

Не знаю почему, но ее присутствие тяготит, мне с ней неуютно. Наверное, потому что у нас редко бывают посторонние люди. Ладно, пусть переночует. Может, пару дней поживет, пока оправится от случившегося, а потом я дам ей немного денег, и на этом наши пути разойдутся.

Я провела Кэт в гостевую спальню на первом этаже, которая всегда пустовала.

Сейчас я подумала, что еще ни разу за два года у нас никто не ночевал. А кто к нам мог приехать? Мои институтские друзья давно разбрелись по жизни. Они люди творческие, ранимые, с тонкой душевной организацией. Почти все не устроены. Художник должен быть голодным — был такой негласный девиз. Считалось, что недоедать, пить, курить, носить неопрятные вещи — это китч. А если человек искусства сыт и доволен жизнью, он не может создать шедевр. Тот, кто откололся от голодной братии, те предатели и отщепенцы — я была из их числа.

Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я училась на четвертом курсе. Это был страшный год моей жизни: в один миг я стала сиротой, потеряв самых дорогих, самых любимых людей. Тогда мне было очень плохо. Меня вытащил папин друг Вениамин Петрович. Он навещал меня, заботился, помог с похоронами, позже оформил наследство. Если бы не он, я бы, наверное, осталась без квартиры: мне бы обязательно попались какие-нибудь мошенники — они таких как я за версту чуют. Когда появился Кока, Вениамин Петрович приезжал посмотреть на «зятя». Мы тогда накрыли стол, прибрались в квартире — в общем, расстарались. Он изучал Коку, о чем-то с ним поговорил, не стал есть и ушел. Когда я провожала его, он сказал:

— Смотри, Лисонька (он меня так иногда называет)! Тебе с ним жить.

— Он вам не понравился? — огорчилась я.

— Главное, чтобы он нравился тебе, — уклончиво ответил он.

Два года назад Вениамин Петрович приезжал на новоселье в этот дом. На тот раз я получила большее одобрение.

— Молодец, Лисуха! (Так он меня называет, когда у него хорошее настроение.) Повзрослела, моя умница. Хороший дом! Перестроила его грамотно. Места много. Красота! Будет детишкам где бегать. Когда же ты меня дедом сделаешь?

— Ну, не знаю! — замямлила я.

— Или ему, — он кивнул в сторону Коки, — и этим лень заниматься?

Это была первая фраза, выражающая его отношение к моему мужу.

— Я еще не готова, — заступилась я за Коку.

— Ты никогда не будешь готова. Немного умерь свой пыл. Искусство вечно! А у тебя жизнь одна. Не приноси себя в жертву.

— Да я не приношу, — оправдывалась я.

— А то я не вижу! Сколько картин за этот год наваяла?

— Ваяют скульптуры! А я пишу, — разъяснила я.

— Да знаю я! Ты неисправима!

— Спасибо вам за все! — поблагодарила я его.

— Если бы знал, что так обернется, не стал бы помогать тебе с выставкой!

Это Вениамин Петрович организовал мою первую персональную выставку, с которой и началась моя карьера.

— Но почему? Вы не рады?

— Ты молодец! Пчелка! Все трудишься, по капельке свой талант развиваешь. А этот… — он неодобрительно посмотрел в сторону Коки.

— Я все знаю. Не говорите, — остановила я его.

— Эх… — он вздохнул и пошел к машине. Потом набрал полную грудь воздуха, шумно выдохнул: — Ну до чего же хорошо здесь!

Уже садясь в машину, он долго колебался. Потом все же сказал:

— Лисонька, первый и последний раз скажу тебе: бросай своего трутня и найди нормального парня. Иначе это тупик.

— Все, все, — я закрыла уши, — ничего не слышу. Приезжайте, когда захотите! — пригласила я.

— Угу, — он захлопнул дверь машины и сказал водителю: — В офис!

Я показала Кэт ее комнату на первом этаже, достала постельные принадлежности, выдала халат, зубную щетку, тапочки. Кэт сняла шорты и легла в кровать.

— Располагайтесь! — предложила я.

— Тебя как зовут? — спросила Кэт.

— Алиса.

— А-а, — протянула она.

— Спокойной ночи! — пожелала я.

Она повернулась на другой бок. Я пожала плечами, закрыла дверь и вышла.

Странная все же женщина! Происходящее принимает как должное. Рядом с ней я чувствую себя прислугой.

Ночью мне снились кошмары. Наверное, сказался шок от пережитого днем. Как я и предполагала, во сне меня посетил парень с изуродованным лицом. Он гнался за мной и кричал: «Постой!» Я его ужасно боялась и убегала что есть мочи. Фу! Я проснулась и вышла на балкон подышать. Полная огромная луна зависла над самым нашим домом. Она была такой яркой, что четко освещала все предметы. Было ясно, как днем. Только днем тепло и радостно, а от луны сегодня мне стало не по себе. А может, я не успела стряхнуть с себя сон? Вдруг я отчетливо услышала рычание: жуткое, хищное, свирепое. Наверное, нас посетил лесной зверь и спрятался совсем рядом, потому что рык я слышала близко и отчетливо. У меня на голове зашевелились волосы, а по телу пробежала дрожь. Днем — кошмар, ночью — кошмар. Скорее бы утро! Я осторожно пробралась к себе в постель и зарылась в одеяло. Уснуть не получалось, а встать и спуститься на кухню выпить молока не могла: боялась даже ногу высунуть — вдруг ее кто-то цапнет. Почти под утро, вдоволь настращав себя, я уснула.