Крымское ханство в XVIII веке - [71]
Те из мурз, которые вовремя поняли роковую перемену обстоятельств и раньше других изъявили готовность содействовать подчинению бывшего ханства новой власти русской державы, были беспрекословно вознаграждены новой властью; для остальных же началась переборка и поверка правомерности и законности их претензий на привилегированное звание и положение.
В каком же положении оказалась прочая масса татарского населения, не входившего в состав бекской корпорации? Часть кочевая — бродившие в степных пространствах Крыма ногайцы остались верны своему кочевому нраву: сложили свои пожитки на арбы и перебрались на пустопорожние пространства Добруджи и другие подобные местности во владениях Турции. Их примеру последовали и некоторые оседлые жители из татар, которые тоже — напрасно, — испугавшись русского владычества, побросали свои мазанки и побрели искать счастья на чужбине. Остальные, не захотевшие расстаться со своими родными пепелищами, очутились ни в тех, ни всех: иные, имевшие кое-какую земельную собственность, сжавшись, как овцы в непогоду, образовали нечто вроде особых татарских сельских общин и повели нескончаемые тяжбы с новоявленными собственниками обширных крупных даром доставшихся им поместий; большинство же, брошенные на произвол судьбы своими прежними фактическими господами, мурзами и агами, и не умевшие сгруппироваться в общины, оказались в положении безземельных батраков, кое-как перебивающихся личной периодической работенкой, или мелких ничтожных арендаторов, которых гоняют по своему произволу и усмотрению с места на место хозяева земли из тех же мурз или иноплеменные выходцы из разных краев — армяне, греки, немецкие и болгарские колонисты и даже, в последнее время, евреи.
Эти несчастные люди, некогда страшившие наших предков своей дикой удалью и наездничеством, теперь больше не рыщут уже на конях, а бродят пешком в башмаках, похожих на опорки, по-прежнему благоговейно целуют ручки у своих мурз и мулл, боязливо и недоверчиво косятся на русских, подозревая в них непременных посягателей на свое достояние и личную неприкосновенность. Но они очень добродушно и откровенно относятся к тем, даже и русским, в ком они заметят бескорыстно-ласковое и человеческое с собой обращение. Над ними обыкновенно смеются, что они медленны в работе и нерасторопны в делах, в которых требуется кипучая подвижность и изворотливость. Но тут, кроме природного темперамента, думается нам, играет немалую роль особенность татарско-мусульманского мировоззрения, вера в кысмэт — судьбу, именуемая на языке европейцев фатализмом. Сущность этого воззрения, столь отличная от основных понятий европейского цивилизованного человека, заключается в следующем. Европейский человек поступает так: я сыт, и дети мои сыты; но мне надо еще многое приобрести, чтобы и детям детей моих хватило, и их детям, и т. д., а до других мне дела нет. Татарин рассуждает иначе: мне Бог дал сегодня на пропитание с моей семьей, и слава Тебе Господи; остальное пусть достается другим: ведь и они тоже хотят быть сыты. На чьей стороне историческая и всякая иная правда, разбирать не входит в программу нашего настоящего исследования.
От Крымского же ханства теперь сохранились одни лишь воспоминания как материал для различных научных исследований и соображений.
