Крымские тетради - [143]

Пошел пожилой Шмелев, а с ним снарядили и Тому. Получилось так, что их пути разошлись. Тома, взвалив на плечи оленью ногу, пошел по прямой тропе, а Шмелев двинулся в обход. Так и потерялись.

Прошло несколько часов, а о Томе никакого слуха. Неужели сбежал?

— Дьявол его знает! — сомневался Михаил Самойленко, который был во всех случаях человеком осторожным.

Комиссар отряда Черный верил румыну.

— Куда он денется! Может быть, он впервые человеком себя почувствовал.

А дядя Коля нервничал, прислушивался к каждому шороху. К вечеру глаза его живо блеснули:

— Идет!

Не шел, а полз Тома Апостол. Он заблудился, а тяжелый груз окончательно доконал его. На четвереньках карабкался в отряд, и когда докарабкался, то умоляюще произнес:

— Туариш Тома удирать не делал…

А ориентировался Тома действительно из рук вон плохо. Вот он моет партизанский котел — аккуратно, старательно. Вымыл, песочком почистил, идет в отряд…

Но отряда нет. Туда — нет, сюда — нет… Спрятал котел в кустах, отчаянно забегал вокруг, но троп много, и по какой в отряд — шут его знает.

Спустился к речке и загрустил.

Мимо шли партизаны Евпаторийского отряда, увидели румына…

Щелкнули под самым носом затворы, Тома поднял глаза и обмер: черные отверстия автоматов уставились в грудь…

— Туариш… Ма… ке… дон… ский!!! — дико заорал Тома.

Только это его и спасло.

Уже весной 1942 года, в дни нашего самого отчаянного голода, среди румын в Крыму появились кое-какие признаки разложения.

В горных селах, например, можно было обнаружить бродячие «команды» румын. Они под всякими предлогами требовали у старост продовольствие, ночевку, вино.

Вначале их принимали за представителей румынских частей, но потом немцы издали специальный приказ о таких «командах», и их начали повсеместно преследовать.

Начальник разведки Михаил Самойленко, возвращаясь с очередной операции, заметил на партизанской тропе румынских солдат без оружия.

— Или рехнулись, или в царство небесное хотят до срока попасть!

Партизаны окружили румын, выскочили к ним:

— Руки вверх!

На всякий случай Самойленко отрезал у всех румын, охотно подчинившихся его команде, пуговицы с брюк, аккуратно вручив их владельцам:

— Понадобится — пришьете!

Тома Апостол, конечно, пришел в восторг, когда увидел своих, прыгал, как мальчишка, в момент побрил своих соотечественников, беспрерывно лопоча что-то на родном языке.

Румыны, оказывается, искали партизан. Случай этот здорово нас подбодрил в те тяжкие дни.

…Мы простились с нашим главным врачом — Полиной Васильевной.

Македонский долго смотрел на тропу, по которой уходила наша докторша.

— Хороший человек шагает по земле! — сказал Михаил Андреевич.

Мы вернулись в шалаш.

Голодная блокада леса сказывалась и здесь. Связь с селами на время прекратилась. Отряду жилось все труднее и труднее. К моему приходу у бахчисарайцев уже два дня не было в котле ничего, кроме липовых почек и молодой крапивы.

Глаза у всех запали, скулы заострились, но той безнадежной отечности, что сводила многих прямо в могилу, здесь ни у кого не было.

Сам по себе факт по тем временам потрясающий: Македонский и Черный победили голод. Во всех отрядах умирали партизаны, а здесь, в Большом лесу, летальных исходов, как выражаются врачи, не было.

Упорство Михаила Македонского, умеющего бороться с самым страшным голодом — детство научило, — не только восхищает, но и требует анализа: как он этого добивался?

Движение, движение, еще раз движение… Никому не давал он и часа покоя. Того в разведку, другого на подвижную охрану, третьего за мороженой картошкой в предгорье пошлет, четвертого ловить соек, пятого глушить форель в горных проемах, шестому боевое задание: искать на чаирах горный лук, чеснок…

И вот сейчас я вижу в лагере движение; каждый что-то делает.

Поел и я супа из липовых почек. Не знаю, чем его заправляли, но что-то мучнисто-клейкое чувствовалось. Голода не утолил, но желудок набит!

Я все время ощущал: Македонский готовит меня к неожиданности. Это было видно по тому, как он расспрашивал о положении в других отрядах района, выяснял и уточнял: сколько же можно поднять под ружье людей?

— Уж не собрался ли ты штурмовать сам Бахчисарай?

Македонский отрицательно качал головой, но мысль его непрерывно пульсировала. Особенно оживился командир, когда увидел своего прославленного разведчика и старого друга Ивана Ивановича.

— Что, Ваня? — торопливо спросил он.

— Да все на месте! Только солдат поднаперли еще!

— Много?

— С батальон насчитал.

— А фрицы?

— В двух километрах, в Ауджикое. Рота — не меньше.

— С машинами?

— Пока без.

— Отдыхай, Ваня.

Определенно готовится что-то. Я решил быть поофициальнее:

— Докладывай, что надумал!

Первый раз я встретился с нежеланием Михаила Андреевича так сразу выложить свои планы. На него это не похоже.

Он помолчал, а потом не очень уверенно сказал:

— Одну штучку надумали…

— Какую? — тороплю его.

— С переодеванием…

— Что? — Я не верил своим ушам. Мы в те времена были так далеки от романтических атрибутов с использованием против врага его формы, неожиданного появления в немецких питейных заведениях, проникновения чуть ли не в спальни командующих и прочих приемов, которыми заполнены детективные романы.