Крымские тетради - [137]

— Взять!

Автоматчики окружили Лели, Спаи, Григория Александровича и еще двух колхозников и погнали по лесной дороге в Керменчик.

Маленький бухгалтер шел между Лели и Спаи — рослых, плечистых. За утесом скрылись родные Лаки, дорога круто повернула на Керменчик, где комендатура, каратели и полицаи. Уже вдали виднелся серый минарет с ярким серебристым серпом.

— Непременно бежать вам надо, ребята! — прошептал бухгалтер. — Я отвлеку фашистов, а вы потихонечку отставайте от меня.

… - А вы, Григорий Александрович? — Лели пожал руку старому человеку.

— Делайте, что надо, прошу! — умолял Григорий Александрович.

Высота осталась позади, дорога начала скользить в ущелье.

Григорий Александрович рванулся вперед, упал и закричал дико, страшно. Конвойные остановились, оторопев.

— А… а… аа! Не убивайте… не убивайте! Я жить хочу, я старый челов… ее., кк!

Солдаты начали пинать старика ногами.

Возле Спаи остался один, да и тот смотрел, как на земле бьется старикашка.

Спаи ударил гитлеровца в живот. Лели — другого, что бросился на помощь. Оба прыгнули в ущелье. Первая пуля догнала председателя колхоза Владимира Лели. Вторая прожгла Спаи руку, но он все-таки ушел и добрался до горы Татар-Ялга, где стоял пост бахчисарайцев.

Македонский бежал навстречу:

— Николай! Что за стрельба, что с тобой?

— Беда, командир! Сожгли деревню… убили Лели, а нашего бухгалтера с собой увели… — чуть ли не плакал Спаи.

Спаи рассказал, как нагрянули каратели, какой подвиг совершил старый бухгалтер, спасая жизнь другим.

— Выручать надо, командир! — умолял Спаи, стягивая жгутом руку выше предплечья.

Партизанка-повариха Дуся тоже слушала Спаи. Она смотрела в глаза командиру, но тот не замечал ее. После гибели семьи комиссара она стала неистовой. Бывало, пошлют ее на разведку, прикажут идти без оружия, Дуся все сделает, как было приказано, но, возвращаясь в лагерь, непременно подкараулит где-нибудь фашиста, швырнет гранату и наделает ненужного переполоху.

— Только на кухню! — рассердился комиссар.

Но с хозяйством у Дуси не ладилось: то каша пригорит, то от всей неприхотливой партизанской пищи такая горечь, что и на голодуху трудно ее прожевать.

Иван Иванович Суполкин жалел ее, пытался смягчить комиссара.

— Василий Ильич, карантин затянулся, а?

— Нет! — Черный несговорчив.

— Распроклятая у меня судьба, Ванечка! — ахала Дуся. Перебила несколько тарелок, которыми пользовалось командование, и долго плакала.

И вот стоит сейчас Дуся перед командиром, и в глазах у нее такая мольба…

— Что тебе? — Македонский повернул к ней голову.

— Пошли меня в Керменчик, старика жалко.

— Ты шуму наделаешь!

— Нет, командир! Нешто я не понимаю — нельзя!

— Тебя там знают?

— Ни одна гадина, на иконы помолюсь!

— Ну, смотри мне! Только узнай, что к чему, поняла?

Немцы сожгли в Лаках все постройки. Сгорели дома, ферма, клуб, сгорел сад. Все сожрало пламя.

Совсем недалеко от пылающей деревни, на скале, без шапки, с забинтованной рукой стоял Николай Спиридонович Спаи — потомственный житель деревни, которую на его глазах стерли с лица земли.

Спаи с гранатой бросился вниз.

— Стой! Назад! — Македонский всей тяжестью мощного тела навалился на партизана.

— Пусти, Миша! Я за старика дюжину в землю вколочу.

— Ты — партизан, забыл? — тяжело переводя дыхание, крикнул Македонский. — Только по приказу можешь действовать и… когда пошлют!

* * *

Деревня Керменчик вместилась в седловину гор между Качинской и Бельбекской долинами. От нее во все стороны расходятся узкие лесные дороги.

У полуразвалившихся стен древнего укрепления, откуда открывается незабываемый вид на Чатыр-Даг, со связанными руками стояли три лакских колхозника. Григорий Александрович, старенький бухгалтер, и два его товарища, по годам почти равные ему, вели себя мужественно, готовясь к своему последнему часу. Фашисты не узнали ничего о Лаках, о том, что рядом с деревней пребывал партизанский отряд.

Прозвучала команда. Белесый туман рассеялся. Трое пожилых людей смотрели на неоглядные дали. Голубело Черное море, на западе жил, дышал, боролся Севастополь.

Раздался залп…

Дуся, добравшись до Керменчика, узнала, что арестованных повели к развалинам крепости.

Дуся побежала: успеть, успеть…

Не успела: мимо нее прошли убийцы.

Вот и развалины, черная стена. Полицай-часовой с белой повязкой на рукаве.

На земле трупы колхозников.

Часовой насторожился, посмотрел по сторонам. Тихо. Полицай скрутил цигарку, чиркнул спичкой о коробок и… мешком свалился на землю.

Дуся отняла винтовку и прикладом прикончила немецкого прислужника. Два трупа она завалила камнями, а тело Григория Александровича, взвалив на плечи, понесла в лес.

На Лысой горе, откуда далеко видны степные просторы бахчисарайцы схоронили старого бухгалтера, которого знали как самого тихого человека на весь район.

Отряд Македонского вернулся в Большой лес. Два месяца отряд питался продуктами лакских колхозников. Двенадцать боевых операций возможно было совершить только потому, что в самую критическую минуту жизни отряда народ протянул руку помощи.

Спаи возглавил боевую группу лакских колхозников. Они остались партизанить в родных местах, с ними и неистовая Дуся.