Крымские тетради - [136]

— Это я, Григорий Александрович.

— Господи, вернулся! Сейчас, одну минуту — оденусь.

— Принимай гостей, — бухгалтер пропустил вперед закутанного в плащ-палатку широкоплечего человека.

— Здоров, председатель!

— Македонский! Ай да молодец… — У Лели кровь прилила к лицу от радости.

Они знали друг друга мало, иногда виделись только на районном партийном активе, но вряд ли кто чувствовал в жизни такую близость, какую они ощутили сейчас.

Большие дела немногословны.

Решили так: перегнать отряду сейчас же сто овец, муку, картошку, табак.

Фельдфебелю замазать глаза: на первый случай собрать несколько яловых коровенок, вина, готового вот-вот стать уксусом, пару десятков шелудивых баранов.

Немного увлеклись, но комиссар остудил:

— Надо подумать и о завтрашнем дне! Женщины, дети… О них подумать.

Положение, конечно, было очень сложным — Македонский понимал, но слишком большая осторожность комиссара не очень была ему по душе.

— Не будем предугадывать события, — сказал он.

— Нет! Будем! И я предлагаю так: начать эвакуацию Лак. Стариков, детей, женщин — в степные районы.

— Правильно! — первым поддержал комиссара бухгалтер.

Как ни хотелось сохранить в деревне то положение, которое было до сих пор, но с трезвой логикой Черного нельзя было не считаться.

Уже через день по пропускам, привезенным председателем из Керменчика тут он полностью пользовался правом бургомистра, — многие семьи стали покидать родные места. Делалось это осторожно, без шума, чтобы не встревожить оккупационные власти.

Дальнейшие события развернулись следующим образом.

Фельдфебель снова появился в Лаках. С ним были офицер, бледный, моложавый, с хлыстом, и толстенький напудренный румын в огромной четырехугольной фуражке. Они внимательно осматривали деревню. Рядом шел Лели и семенил Григорий Александрович с инвентарными книгами, потребованными моложавым офицером.

— Где хозяйство? — отрывисто спросил офицер на чистом русском языке.

— Вот в деревне все и хозяйство. Скот угнали, так что ничего не осталось. Да не так уж много и было. Колхоз маленький, всего шестьдесят дворов.

Офицер круто повернулся к Лели, подошел ближе и уставился на председателя глазами.

— Вот что, дорогой бургомистр. Что такое ваш колхоз — знаю. Сам был агрономом в Фрайдорфе. Слыхал, наверное, про такую колонию в Крыму? Мне нужна правда! — раздельно сказал немец.

— Я приготовил, что мог, господин офицер, — Лели показал на скотный двор, где стояло несколько тощих коров.

Офицер из Фрайдорфа никакого внимания на коров не обратил, остановился у правления.

— Деревня вполне обеспечит всем необходимым вашу часть, господин капитан, — обратился он к улыбающемуся румыну. Тот поддакивал, но, видно, ничему не верил. — Староста! — подчеркнуто сказал офицер. — Деревня будет кормить румынскую часть. Мясо, вино, хлеб и все остальное…

— Но, господин офицер!

— Молчать! Я знаю, что ты коммунист, но также знаю, что ты расчетливый хозяин. — Немного подумав, немец добавил: — И не болван. Если не хочешь болтаться на веревке — будешь делать. Да знай: нам известно, что большевики отсюда ничего не вывезли. Ясно?

Немцы уехали.

Основная часть Лак была тайно эвакуирована. Македонский и Черный привели отряд в Лаки, теперь уже, скорее, в то место, где при случае не так уж опасно принять и бой.

Для бахчисарайцев это была первая за несколько месяцев ночевка под крышей.

Партизаны мылись, стирали белье, брились.

Днем же отряд снова отсиживался в прилесках, откуда летучие боевые группы в составе трех или четырех самых отважных партизан уходили за Бахчисарай на магистраль Симферополь — Севастополь.

Они молниеносно налетали на одиночные фашистские машины и заставляли фашистов держать на этом участке сверхусиленную охрану.

А через несколько дней в Лаки пришла первая небольшая румынская команда во главе с унтер-квартирьером. Румыны, грязные, усталые после штурма Севастополя, плакали, ругали фашистов и своего Антонеску, напропалую пьянствовали и не замечали вооруженных людей, посещавших деревню.

Правда, значительно позже мы узнали: замечали, но делали вид, что кругом полный порядок.

Вскоре в деревню пришла румынская рота приезжавшего ранее румынского напудренного капитана. Начались повальные обыски, — разумеется, безрезультатные. Время врагом было упущено: все, что было, попало в партизанские руки и спрятано в надежном месте. Капитан ругался, бил солдат, особенно унтера, которого трезвым так никогда никто и не видел.

Уже с утра тревожно было на улицах деревни. Лели и Николай Спаи побежали в дома колхозников, которые еще задержались в Лаках.

— Уходите скорее!

Кое-кто не успел.

На трех машинах нагрянули каратели. Командовал ими бледнолицый агроном из Фрайдорфа.

Небольшую группу колхозников согнали в клуб. Начался допрос:

— Где скот? Почему пустые сараи? Где, наконец, народ?

Лели был внешне спокоен, он знал, на что шел и что его ожидает.

— Народа нет, господин офицер. Разве его кто удержит?

Офицер стоял перед Лели, смотрел в глаза председателю.

Он только сейчас понял, что из себя представляет «бургомистр».

— Арестовать! — ударил хлыстом председателя.

Подошел к черноусому Спаи, смерил его взглядом.