Крымская повесть - [33]
— Барин! — тоскливо попросил Малинюк. — Барин! Нельзя ли понятнее? Я ничего худого не сделал. За что вы со мной так говорите?
Шуликов очнулся: конечно же, смешно было адресовать все эти речи неизвестно откуда взявшемуся у него на вилле швейцару-садовнику, который, надо думать, слыхом не слыхивал об Обломове.
— Бог с тобой! — смилостивился Шуликов. — Живи, как живется. Только впредь не подслушивай. И все же с тобой что-то неладно. Не тот ты человек, за которого себя выдаешь. Розы подрезать не умеешь. И к зиме их толком укутать неспособен. Они у тебя, как приютские младенцы в лохмотьях.
— Я научусь!
— Так и быть. Иди учись. Все равно чему. Только бы не пакостил и людям не вредил. А сейчас разреши вручить сотенную.
— Мне? За что?
— А ни за что. Захотелось мне — и решил одарить.
Впрочем, Шуликов был не так прост, как могло показаться. Обычно действовал он со смыслом. Что-то в новом садовнике его насторожило… Так ли, иначе ли, но к ночи, во время очередной встречи с ротмистром, бывший городовой Малинин сообщил, что фабрикант устриц ведет себя именно так, как и должно вести себя богобоязненному и благонамеренному господину.
Накануне
— Все мы, конечно, люди, все мы человеки, — бормотал Александр, натягивая пальцами кожу на щеке, — но до чего разные человеки. Нужно обладать солидным запасом неуважения к себе, чтобы учинить такую бутафорию. Для чего венское зеркало, которое само по себе прекрасно, уродовать такой рамой? Тот, кто изобрел позолоту, был лживым человеком с дурными и опасными наклонностями. Вероятно, он во всем хотел казаться лучше, чем был на само деле… А жирным блеском поддельного золота надеялся купить уважение собратиев своих… Ну вот, порезался. Поделом, чтоб не разглагольствовал во время бритья.
Пришлось обратиться к мадемуазель Шлее за квасцами и йодом. Мадемуазель примчала и с квасцами, и с йодом, и даже с пластырем:
— Надо же! Так неудачно! Вы испортили себе внешность!
— Ничего, сегодня я ни к кому не намерен свататься.
— Но ведь это все равно неприятно. Даже больно! Случись такое со мной…
— С вами не случится. Вам ведь нет нужды бриться.
— Ах, я не о том! Я в принципе. Да разве можно не сострадать, когда видишь кровь?
— Да лучше бы она вовсе не лилась. Никогда! Спасибо за помощь.
Мадемуазель Шлее склонила голову набок, отчего стала похожей на выросшего до невиданных размеров суслика, застывшего у входа в нору. Того и гляди — засвистит, запоет свою извечную песню, которую суслики поют над степью сейчас, пели во времена Александра Македонского и даже задолго до него когда люди еще не были людьми. Затем, вздохнув, мадемуазель вышла из комнаты, унося в сознании, как некую драгоценность, чувство исполненного долга и собственной значимости.
Александр присел на плюшевый диван, закрыл глаза и, казалось, тут же задремал. Его лицо, украшенное двумя заплатами розового пластыря, было спокойно, безмятежно и элегично. Затем он так же внезапно подхватился и сказал:
— Пора! А спать очень хочется. Кажется, мог бы спать неделю, месяц, год… Есть у меня такая заветная мечта: однажды отоспаться всласть, с запасом на будущее. Вам придется остаться в гостинице. Во всяком случае, не отлучайтесь более чем на час. Возможно, я позвоню вам. Вы не забыли о Шуликове? Владелец устричных банок, филантроп, меценат и при всем при том — профессиональный дилетант.
— Дача на берегу моря.
— Вот именно — дача у моря. Ее здесь знают все. И дачу, и самого Шуликова. Мы с ним знакомы года три. Случалось — друг другу помогали. Но об этом отдельно и в другой раз. Не исключено, что вам придется съездить к Шуликову за оружием. У него кое-что припрятано. По нашей просьбе.
— А дальше?
— Доставите оружие по адресу, который я сообщу… Сегодня все решится. Через час я буду знать мнение депутатов Совета и «Матросской централки». Ее создали депутаты матросского, солдатского и рабочего Советов. Да, собственно, и сами эти Советы фактически объединились. И уже объединенный Совет создал для непосредственного руководства подготовкой к восставило «Матросскую комиссию» — так называемую «Централку», куда вошли наши товарищи, социал-демократы, рабочие порта, моряки и солдаты. «Централке» подчинены милиция и патрули, которых вы, конечно, видели в городе, никому, кроме депутатов Совета, не разрешено пользоваться телефонами, а дежурные роты морских экипажей по первому сигналу должны являться в «Централку». Но дело в том, что адмирал Чухнин и подошедший с казаками из Симферополя Меллер-Закомельский тоже не дремлют. Важно выиграть темп, те минуты, секунды, часы, которые решают все. А как будут развиваться действия, предугадать сейчас трудно. Если флот и крепость окажутся в наших руках, недолго и до всеобщего восстания. По моему звонку или же по прибытии связного вы отправитесь к Шуликову и доставите оружие по адресу, который я вам укажу позднее.
— Восстание?
— Оно уже в разгаре, только развивается не по классической и понятной властям схеме. «Матросская централка», наши патрули на улицах — это новое. Да и создание самого Совета — полная неожиданность для властей. Просто бунт, неповиновение — такое им понятно. В ответ — штыки да сабли. А вот что будет, если штыки и сабли будут повернуты против самих карателей? Флот и войска готовы перейти на нашу сторону. Но и без рабочей милиции не обойтись. Она может решить дело в самый неожиданный момент и в самом неожиданном месте. Да тут еще эти меньшевики! Восстание может быть успешным, только если рабочие, солдаты и флот выступят совместно — внезапно, неожиданно, мощно. А когда начинаются разговоры только о легальных формах борьбы — тоска берет. Против штыков и картечи с лозунгами не ходят. Мало опыта 9-го января? Но как это втолковать меньшевикам? В общем, дел у нас сегодня сверх головы. А вы пока расклейте листовки, которые мы с вами привезли. И ждите моего звонка. Робости не испытываете?
