Крымская кампания, 1854-1855 гг. - [11]

Осада была прорвана. Русские отступали вдоль Дуная. Через несколько дней турки, переправившись через Дунай, вплотную приблизились к русским войскам. Русские атаковали турок в районе Георгиева, но были разбиты. К 11 июля князь Горчаков спешно отступил к Бухаресту. Русские оставили Молдавию и Валахию. Таким образом, Турецкая империя была спасена и официальные цели войны достигнуты. «Русские сделали из нас дураков, – писал Найджел Кингскот, – они заманили нас сюда, а сами удрали».

Однако ему не следовало беспокоиться по поводу продолжения войны. Всем было понятно, что Англия и Франция воевали против России, а не отстаивали независимость Турции. В Лондоне и в несколько меньшей степени в Париже царил милитаристский энтузиазм. Никто не хотел окончания войны. Тех, кто пытался говорить о необходимости завершения боевых действий, освистывали. За миролюбивые высказывания лорд Эбердин удостоился карикатуры в журнале «Панч»: там изобразили, как он чистит сапоги русскому царю. Газета «Таймс» писала: «Великие политические цели войны не будут достигнуты до тех пор, пока существует Севастополь и русский флот». Военная экспедиция в Севастополь называлась «основным условием достижения вечного мира». Член палаты лордов Линдхерст во всеуслышание и при всеобщей поддержке заявил: «Мы должны пойти на заключение мира только в самом крайнем случае» – и добавил: «Было бы самым величайшим несчастьем для всей человеческой расы, если бы этой варварской нации, врагу любого прогресса... удалось закрепиться в самом сердце Европы». В полном согласии с этими высказываниями по улицам маршировали толпы людей со знаменами, выкрикивая патриотические лозунги и горланя воинственные песни. Любой выступавший против войны переставал считаться патриотом. Чарльз Кингсли объявил, что «война немедленно сметет грязное неверие нашего лживого прошлого и женоподобное легкомыслие настоящего, парализующее как мысли, так и дела». В беседе с королем Бельгии королева заметила, что «война стала популярнее веры». Лорд Гладстон был озабочен этим невиданным всплеском эмоций толпы. Он ясно дал понять, что поддержит войну только в том случае, если возникнет угроза безопасности Европы. Однако он занимал пост министра казначейства, а не иностранных дел. Дизраэли настаивал: «Мы собираемся воевать с царем для того, чтобы впредь он не брал на себя защиту христианских ценностей на территории Турции». Однако этот тип говорил и не такие вещи.

Жарким летним вечером 28 июня в Пемброк-Лодж близ Ричмонда герцог Ньюкаслский, бывший министр по делам колоний, занимавший теперь пост военного министра, зачитал послание лорду Раглану, в котором наделял того соответствующими полномочиями для проведения операции по высадке в Крыму. Перед этим было зачитано множество самых пространных и нудных документов, поэтому чтение последнего сообщения не вызвало энтузиазма у членов кабинета. С копией частного письма Раглану, которое прилагалось к посланию, они успели ознакомиться раньше. В зале было душно, голос военного министра звучал монотонно. К его понятному раздражению, большинство слушателей успело заснуть прежде, чем он закончил чтение. Грохот резко отодвигаемого стула разбудил их, но ненадолго. Непреодолимая дрема вновь заставила их закрыть глаза. Позже, в другом зале, они признали, что содержание документа, с которым они так «внимательно» ознакомились, полностью их удовлетворяет.

Глава 4 ВАРНА

Кажется, никого особенно не волнует, едем мы в Севастополь или в Южную Америку или останемся на месте и не поедем вообще никуда.

Майор Клемент Уокер-Хенедж, 8-й гусарский полк

I

Войска отправились в Варну. Эта часть болгарского побережья, по словам Омер-паши, славилась здоровым климатом.

Варна была, вне всякого сомнения, великолепна. Маленький городок, представлявший собой беспорядочное нагромождение жилых домов, минаретов и пыльных площадей, был окружен белой стеной, ощетинившейся фортами в сторону песчаной бухты. Союзники расположились лагерем на холмистой возвышенности за городом. Местность была абсолютно не тронута деятельностью человека. Цветы и фрукты росли прямо на диких лугах и лесистых склонах холмов. Одному из артиллерийских лейтенантов она напоминала его родной Гламорган. «Здесь выращивают кукурузу, виноград, дыни и огурцы, которые люди без всяких опасений за свое здоровье едят десятками прямо с грядки, а также овес и ячмень. Фактически, при должном трудолюбии здесь можно выращивать все, что угодно». Можно было легко найти дикую землянику, вишню и даже картофель. Повсюду в безоблачном небе летали птицы: соловьи и орлы, дрозды и сойки, голуби, аисты и цапли.

Болгары оказались симпатичным и дружелюбным народом. Только один из них (хотя, возможно, это был грек) настолько ненавидел союзников своих турецких господ, что попытался застрелить офицера, в одиночку возвращавшегося верхом после морского купания. Злоумышленник был выдан турецкому суду, который принял решение отрезать ему уши и нос и назначил 200 палочных ударов по пяткам.

Однако этот случай был скорее неприятным исключением. Большая часть населения с удовольствием предоставляла в распоряжение союзников, испытывавших проблемы с транспортом, своих быков и волов вместе с телегами. За это платили по 3 шиллинга 8 пенсов в день. Возницы в высоких бараньих шапках меланхолично жевали бутерброды с ржаным хлебом, маслом, рисом и чесноком, терпеливо ожидая распоряжений и поглядывая на солдатских жен, стиравших одежду своих мужей, с такой опаской, будто видели нечистую силу. На самом деле в лагере англичан женщин было немного, поскольку лорд Раглан не приветствовал их принятие на военную службу и одновременно советовал офицерам не брать с собой жен и невест. Сэр Джордж Браун приказал немедленно отправить обратно прибывший в Галлиполи с Мальты пароход, на котором находились 97 англичанок. И все же в армии было гораздо больше женщин, чем хотелось бы Раглану. Солдаты настаивали на своем праве везти с собой жен, а офицеры смотрели сквозь пальцы на случаи провоза их «контрабандой». Удивленные таким числом женщин в британской армии, турки вежливо интересовались, правда ли, что каждый английский генерал возит с собой собственный гарем. Не меньшее удивление союзников вызывали шотландцы, которые носили традиционные национальные юбки. Сопровождавшие французскую армию маркитантки не вызывали такого ажиотажа. Во-первых, их было гораздо меньше, а во-вторых, своими повадками и внешностью они напоминали скорее мужчин, чем женщин. Они носили сапоги со шпорами, а их платье украшали эмблемы соответствующих полков. Как отозвался об этих женщинах капитан Генри Невилль, «они настоящие уродины, тем не менее очень нравятся нашим солдатам».