Крым и крымчане - [10]

Вдохновленного победой (нужно признать ее значительным успехом татар) хана Девлет-Гирея понесло. Его нападение на Москву было все же не завоеванием, а набегом, разве что самым крупным из всех татарских набегов – а вот теперь хан в полный голос заговорил о завоевании.

В июле следующего, 1572 года Девлет-Гирей вновь двинулся на Москву – снова в компании отрядов Большой и Малой Ногайских орд и черкесов. Кроме того, прихватил и пушки, которых в прошлом походе у него не было. Сами татары в артиллерийском деле понимали не больше, чем в тригонометрии, – пушки были турецкие, с турецкими «топчу», то есть артиллеристами.

Перед походом Девлет-Гирей во всеуслышание огласил свою, так сказать, идеологическую программу. Заявил, что «едет в Москву на царство», что устроит там все «как при Батые» – и, не ограничившись этим, заранее распределил между своими самыми знатными мурзами русские города и уезды, что мурзам, несомненно, очень понравилось.

Должно быть, хан ни разу не слышал две русские поговорки: «Не хвались, едучи на рать» и «Не надо делить шкуру неубитого медведя». И то ли забыл, то ли вовсе не знал, что 190 лет назад практически такую же программу выдвинул, отправляясь в поход, злосчастный хан Мамай: завоевать Русь и «сесть на русские хлеба». Программа была, что уж там, грандиозная, но вот кончил Мамай плохо…

На сей раз русские хорошо подготовились к отражению врага. Вдоль Оки установили частоколы, выкопали рвы – непреодолимое препятствие для конницы. К тому времени, меж двумя вторжениями Девлет-Гирея, Иван Грозный собрал в Москве большое совещание тогдашних «пограничников» – воевод пограничных крепостей, «станичных голов» (начальников сторожевых постов-станиц), вообще многих военачальников, служивших на границе. Очень быстро был выработан – впервые в России – самый настоящий устав пограничной службы. Называвшийся, конечно, в стиле того времени – «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе».

Число «сторожевых станиц» было увеличено в несколько раз, так что они протянулись вдоль всей границы. Каждая станица проводила в «дозоре» две недели и уходила в тыл, лишь дождавшись смены. Впервые в истории русских погранвойск появились самые настоящие пограничные наряды – вдоль границы практически беспрерывно, с перерывами на еду, ездили по двое конных дозорных – с запасными лошадьми. Воеводам было строжайше предписано заботиться, чтобы у дозорных «кони были добры», и каждый дозорный имел заводную лошадь (т. е. запасную). Самим дозорным предписывалось: «А станов им не делати, а огни класть не в одном месте; коли каши сварити и тогда огня в одном месте не класти дважды; а в коем месте кто полднивал, в том месте не ночевать, а кто где ночевал, и в том месте не полдневати». Словом, было предусмотрено все, чтобы враг не обнаружил дозорных, постоянно менявших места привалов. Обнаружив приближение противника, станичники немедленно должны были послать гонца к воеводе, а сами наблюдать за врагом, определяя его силы, намерения и возможные маршруты движения.

Все было продумано очень тщательно – и сыграло огромную роль. О появлении орды Девлет-Гирея стало известно заранее – и русские полки вышли на южную границу. Их было примерно втрое меньше, чем татар, – Ливонская война продолжалась, отвлекая значительные силы… Но сейчас подготовлено все было гораздо лучше, чем в прошлом году, – откровенно говоря, в прошлом году вообще ничего не было подготовлено…

Основные русские силы расположились в Коломне, хорошо укрепленной крепости на Оке. Там же был построен «гуляй-город» – этакая небольшая деревянная крепость, внутри которой располагались не только стрельцы с пищалями, но и пушки. Название свое это сооружение получило не зря – оно не было приковано к одному месту, а было снабжено колесами, и его можно было перевозить с места на место.

Появилась татарская конница и попыталась переправиться через Оку у так называемого Сенькина брода, повыше Серпухова, – но была отбита. Хан пошел уже к Серпуховским переправам, где были броды, по которым конному переправиться на этот берег очень легко. Однако в том месте уже стоял заранее туда перевезенный «гуляй-город», приветливо ощетинившийся пищальными и пушечными стволами. Татар не пропустили и здесь.

Ночью Девлет-Гирей вернулся к Сенькиному броду и ожесточенной атакой смял защищавший его немногочисленный отряд дворянского ополчения. Орда все же переправилась на другой берег и, не мешкая, двинулась к Москве (укрепленной гораздо лучше, чем в прошлом году). Казалось, повторятся прошлогодние ужасы – но русским помогло то, что они не допустили ни малейшей растерянности. Русские полки кинулись вдогонку. В 45 верстах от Москвы передовой полк воеводы Хворостинина настиг татарский арьергард, которым командовали сыновья хана, и разбил его наголову. Уцелевшие сыночки стали советовать папочке повернуть назад, говоря: коли уж русские побили их здесь, у них и возле Москвы, надо полагать, войска имеются…

Однако Девлет-Гирей не согласился, видимо, помня о прошлогоднем успехе и полагая, что трудности – временные. Он повел главные силы прежним маршрутом, к Москве, а сыновьям дал двенадцатитысячный конный отряд и велел разбить растрепавших арьергард русских. Отряд этот значительно превосходил по численности передовой полк Хворостинина, и воевода стал отступать. Татары радостно кинулись вдогонку, не подозревая, что отступление на самом деле – хорошо рассчитанный маневр. Этим маневром Хворостинин вывел противника точнехонько под пушечный и пищальный огонь «гуляй-города». Потеряв немало людей, татары поспешно отступили.