Крылья земли - [34]

II

Жене стало скучно одному. Он прошел в помещение для экипажа и увидел, что здесь сидели люди в кожаных куртках; они разговаривали так, как будто были не в воздухе, а на земле. Все это было так обычно, и светлое уютное помещение с белыми занавесками на окнах было так похоже на простое купе поезда, что Женя мог бы забыть, что он в полете, если бы не шум двигателей, если бы не чуть заметное дрожание машины да еще особое ощущение легкости своего тела, ощущение, которое бывает только в воздухе.

Женя познакомился с ними — это были инженеры, наблюдавшие за испытанием самолета. Они охотно стали рассказывать ему о своей работе, о новой машине, в создании которой они сами принимали участие. Потом они стали припоминать разные случаи из своей практики; Жене не хотелось записывать в блокнот, чтобы не расстроить их свободной беседы, и он запомнил почти все, что они говорили.

— А вы теперь пройдите вперед, посмотрите, как летчики работают, — сказал Иван Петрович, толстый и шумный человек, ведущий инженер испытаний.

В кабине, где работали летчики, было темно, и только приборы светились всюду. Впереди в двух креслах, поставленных рядом, сидели оба летчика; перед ними кругом шел застекленный купол. На доске с приборами зеленоватым светом мерцали в темноте, как светлячки, бесчисленные цифры и стрелки. Костров отдыхал, откинувшись в глубоком кресле; машину вел другой пилот. Ниже, окруженное почти одним стеклом, стояло кресло штурмана. Небольшая лампа, прикрытая колпачком, освещала планшет с картой, по которой Васильев рассчитывал курс.

Костров заметил Женю и позвал к себе. Он повернул правую ручку своего кресла, и оказалось, что на нее можно сесть рядом с летчиком, как на седло.

— Смотрите, — сказал летчик, — кругом сейчас совершенно темно, ни черта не видно, а мы свободно с большой скоростью идем по приборам и ориентируемся и даже все «видим» приборами. Почти так же легко, как днем.

И Женя ярко представил себе это. Высоко над землей темной ночью, сквозь ветер и дождь, рассекая большими крыльями облака, с огромной скоростью летела машина весом в несколько десятков тонн. В машине пилот, глядя на зеленоватый свет приборов, изредка поворачивал то одну, то другую ручку. Штурман Васильев поглядывал на свой освещенный планшет. Приглушенно слышался рев четырех двигателей. Все было спокойно, как на земле, но это было высоко в воздухе, и машина стремительно летела сквозь ночь и ветер со скоростью около восьмисот километров в час.

Штурман Васильев встал и зачем-то прошел к инженерам, и Женя вернулся вместе с ним.

— Все так устроено в этой машине, что теперь уже вряд ли что может с ней случиться. Все равно, что ехать в поезде, — сравнил Женя и сказал об этом Васильеву.

— Не говорите так в воздухе, — вдруг, нахмурясь, ответил штурман. — Мало ли что. Это вам не пригородная железная дорога.

Женя очень удивился его словам: штурман, кажется, был суеверен. Но он не знал, что дело было не в этом; работа в воздухе научила Васильева всегда быть готовым к неожиданностям, когда находишься там, где нет твердой опоры, а есть лишь воздух и облака вокруг самолета.

— Вы бы шли отдохнуть, — сказал штурман, снова смягчаясь.

Женя вернулся на свое место и вскоре спокойно заснул под мерный рев двигателей. Засыпая, он думал о том, что завтра днем обо всем подробно поговорит с Костровым. Он проснулся, когда кругом уже рассвело и далеко внизу в тумане виднелись верхушки большого леса. Горы перелетели ночью. Он стал смотреть в окно и подумал, что лес, видневшийся далеко внизу, кажется сверху белесоватым темнозеленым морем, как бы чуть подернутым рябью. Прямо под окошком шло огромное крыло, склепанное из серебристых листов металла. В него были врезаны два больших двигателя, в самих крыльях помещалось горючее. «Интересно: а сколько горючего берет самолет?» — подумал Женя. Он подошел к бортинженеру, но тот был занят: не отрываясь, смотрел на другое крыло машины, где над самым крайним двигателем временами появлялся венчик едва заметного в воздухе пламени. Над другим двигателем этого не было, и Женя удивился, почему они устроены по-разному. Он хотел и об этом спросить у бортинженера, но поразился резкой перемене в его лице: оно стало жестким, у губ прорезались складки.

— Мотор! — сказал бортинженер и резко толкнул Ивана Петровича, Вперед, к летчикам, пробежал человек в кожаной куртке. Женя увидел, как командир машины Алексей Костров тоже обернулся и стал смотреть на крыло. Машина вдруг резко накренилась и по большой дуге стала скользить вниз, к верхушкам леса. Пламя пропало. Машина выровнялась. Лес теперь был значительно ближе.

Из машины ничего не было видно, но все смотрели на крыло. Оно все так же рассекало встречный воздух, так же ровно гудели оба двигателя, и пламени нигде больше не было видно.

Только теперь Женя понял, что это не входило в обычный порядок полета. Он вспомнил сердитое лицо штурмана, когда тот сказал, что ни за что нельзя ручаться в воздухе.

— Ну, кажется, все обошлось. Может быть, не придется бросать машину…

Слушая быстрый разговор инженеров, Женя заметил, как при этих словах Иван Петрович болезненно сморщил свое полное лицо.