Крылья ужаса - [23]

Мефодий походил под этим окном, наподобие вытянутой кошки, ставшей вдруг статуей. Люда замерла за деревом. Ей отчего-то казалось, что у этой фигуры виднеются уши, и сам Мефодий — в ее глазах — более походил на черную затвердевшую тень с сознанием в голове. Вдруг фигура подпрыгнула и какими-то непонятными Люде путями стала взбираться — устремленно и хватко — наверх к Ирининому окну. Взобралась быстро и замерла там, похожая на охотника за невидимым…

Весь дом был погружен во мрак, нигде не светился хотя бы малый огонь. Спустя, фигура бросилась внутрь, головой вперед, точно голова была стальная.

— Сейчас кто-нибудь закричит, — подумала Люда. — Чего он ищет?

Она мгновенно вспомнила все легенды о Мефодий: о том, что он пребывал в соитии с тенями женщин, что ходил по могилам с Анастасией Петровной, гадавшей тем, у которых нет жизни. И она представила себе его тело — эротическое по особому, словно все оно, кончая острием влажной головы, было членом, направленным в неведомое…

Внезапно зажегся свет в комнате Иры — но свет тихий, полудремотный, ночной, может быть, Мефодий зажег лампу около изголовья мертвой девочки.

Но Люда не знала о смерти Иры. Иногда только она видела — или ей это казалось — огромную тень Мефодия в окне, которая двигалась, кралась… Может быть, она — тень эта — высоко поднималась над кроватью девочки, потом наклонялась, точно общаясь с тенью уже не существующей на земле Иры.

— Что за пир там, — ни с того ни с сего подумала Люда. Зажгла папироску.

Вдруг свет в комнате Иры погас, и потом хлопнула дверь где-то в пасти подъезда. Через секунды у парадного входа оказался сам Мефодий — веселый, с чуть раскоряченными ногами, и весь как будто светящийся, белый. Его фигура теперь уже не виделась черной сгущенной тенью, и меньше пугала. Влекомая, Люда вдруг бросилась к нему. Мефодий чуть отпрыгнул от нее в сторону.

— Это я, Фодя! — дрожащим голосом произнесла Люда. — Не спится что-то. Посидим на скамейке!

Огонек ее папироски метался во тьме — так беспокойна была рука, державшая ее.

Мефодий прыгнул еще раз, но потом вдруг согласился, наклонив к ней голову, казавшуюся теперь человеческой.

— Ишь, полуношница, — пробормотал он.

И они мирно сели на скрытую за деревьями скамейку.

— Где ты был, у Иры? — вдруг прямо спросила Люда.

— Ты видела? — проговорил Мефодий.

— Да так… Случайно. Издалека. Не знаю, что и видела.

— Далеко Ира, далеко от нас…

— Как?!

— Как хошь, так и знай. Ласки, ласки она теперь не понимает, вот что, Люда, — и Мефодий притих. Глаза его смотрели ошарашенно и из другого мира, как будто сознание его было наше и в то же время не наше.

Люда вдруг почувствовала, что он не хочет ничего говорить, и она не узнает, зачем он полез к Ире.

Мефодий запел. Пел он тихо, по-сельскому, и что-то человеческое было в его пении, но тут же простанывали и иные, странные, мокро-охватывающие, лягушачьи голоса. И у нее возникло желание поцеловать, или хотя бы обнять его. Она тихонько протянула руку и получилось, что она обнимает его. Мефодий же по-своему дремал в этих острожных объятиях, пел и смотрел в одну точку, додумывая свою тоску.

Так и сидели они вместе, полуобнявшись: она, человек, и он, в некотором роде другое существо.

Люда ощутила уютность и не удержалась:

— А как же Ира-то, Ира?! — спросила она по-бабьи.

— Чаво, Ира? — внезапно сказал Мефодий. — Удушили ее, вот и все. Я малость предчуял заранее.

— Что?! Да ты с ума сошел, Фодя! — вскрикнула Люда, но внутри ее что-то екнуло, и холодно-пустой ужас за Иру прошел от сердца вниз к животу. — Не может такого быть, ты что-то путаешь и мудришь.

— Возможно я и мудрю, Люда, — мирно согласился Мефодий. — Главное, чтоб она теперь умудрилась. Для вас она, может быть, и мертвая, но для нас живая.

И Мефодий потом закрутил такое загадочное, что Люда чуть-чуть успокоилась, ибо хотела успокоиться. «Наверное, это намеки на иное», — подумала она. Но в сердце было тревожно.

Вдруг недалеко раздались торопливые шаги. Два человека, мужчина и женщина, появились во дворе с улицы, о чем-то оживленно разговаривая. Женщина даже махала руками.

— Возвращаются, — угрюмо прошептал Мефодий.

То были, действительно, Зоя и Володя.

— Хорошо, что ты Эдика на ноги поднял, Володенька, — льнула к нему Зоя. — А Ире так и надо, гадине, что я ее своими руками удушила. Эдик придет и припрячет труп. Тише только, никого нет?

Так, болтая и замирая, проникли они в свой дом, не заметив притаившихся Мефодия и Люду.

…Люда оцепенела от сознания смерти Иры. Мефодий превратился для нее в некое черное существо, отчужденно сидящее рядом.

— Убили, убили, сволочи, — наконец, сдавленно сказала она. — Я так и знала, что этим могло кончиться, ведь она им не родная дочь, я знаю. Убили! Что ей теперь в аду-то делать?! Ведь могла бы пожить хоть малость на белом свете, понаслаждаться…

Бездонная жалость к Ире охватила ее, и вместе с тем не проходило оцепенение. Она и не заметила, как Мефодий встал и ушел.

«Родители» Иры прошли в дом. Но тут уже старушка Софья Григорьевна зашевелилась в своем углу. Зоя прежде всего захотела взглянуть на труп Иры. Володя по-хозяйски открыл дверь в комнату девочки.