Крылья Севастополя - [87]

Через день температура резко понизилась.

— Пронесло! — сказал главврач после очередного обхода. — Благодарите своего друга за спасение. Надежный мужик.

А Мордин появился в палате как ни в чем не бывало, спокойный, неторопливый, присел на табуретку, чуть заметно подмигнул, улыбнулся:

— Ну как, брат Владимир, скоро полетим?

— Теперь уже скоро! — ответил я и почувствовал, как теплая волна неудержимо захлестнула меня, перехватило дыхание. И я дрожащим голосом сказал:

— Спасибо, Вася.

— Ну, еще чего… — смутился Мордин.

Но на этом мои злоключения не закончились. Через день пришло официальное распоряжение: перебазироваться в Одессу. А я лежал обессиленный, лицо — с кулачок, восковое, без единой кровинки. Как быть?

— Мы его на этих чертовых «студебеккерах» до Одессы не довезем, — говорила Машенька Лиде. — Проси главврача, чтобы выписали…

— У него в Токмаке родители, там и госпиталь рядом, в школе расположен, — вспомнила Лида.

Но главврач на выписку не соглашался.

— Слаб очень. Если б под присмотром медработника, тогда еще куда ни шло…

— Товарищ майор, так у него жена медсестра, — соврала Машенька. — Перевязки классно делает.

И главврач сдался. Написал записку в Токмакский госпиталь с просьбой взять меня на амбулаторное лечение, снабдил Лиду перевязочными материалами, какой-то мазью, выдал на всякий случай и порошки сульфидина — и выписал.

Мордин перевез меня на квартиру, где остановилась Лида. Через несколько дней меня уложили на матрацы и довезли до станции Партизаны, там перенесли в санитарный вагон, и через несколько часов я был в Токмаке.

Были, конечно, мамины слезы, и была огромная радость встречи с моими дорогими стариками, пережившими два года фашистской оккупации.

Наступило лето, на ветвях уже зеленели абрикосы, во дворе паслась коза. А через дорогу возвышалось трехэтажное здание школы — там размещался госпиталь. Мама оборудовала мне «палату» под раскидистым абрикосом, потчевала козьим молоком и кукурузными лепешками (с хлебом было трудно). И я почувствовал себя на седьмом небе. Запоем читал книги, которые приносила из библиотеки Лида. Нога быстро заживала.

Встреча над Констанцей

18 августа 1944 года наша разведывательная авиаэскадрилья вылетела из Евпатории и взяла курс на Одессу. Цель перебазирования из Крыма была понятна всем: временному затишью конец, не сегодня-завтра наши войска двинутся на юг, в Румынию и Болгарию, потребуется помощь авиации, в том числе, конечно, разведывательной.

Фронт проходил по Дунаю, где пролегала румыно-советская граница, от Одессы это совсем недалеко. Но город жил сравнительно спокойно. На малой высоте мы прошли над зелеными улицами, уже заполненными людьми, над живописными одесскими площадями и парками. Свежие следы войны еще, конечно, были видны во всем; в пустоглазых коробках домов, в затопленных кораблях у портовых причалов, во всем облике города, пережившего трагедию фашистской оккупации. Но Одесса быстро оживала, прихорашивалась. В этом жизненном пульсе не чувствовалось того напряжения, в котором еще год-полтора назад находились прифронтовые города, когда опасность массированных налетов вражеской авиации и даже артиллерийских обстрелов постоянно висела над ними дамокловым мечом. Сейчас — другие времена. Горожане уже не шарахаются при появлении самолетов, поднимают головы, машут руками. Знают — свои.

Аэродромы Одессы забиты нашими самолетами.

Командующий ВВС ЧФ генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков создал специальную авиагруппу для уничтожения плавсредств противника в портах Румынии, в основном в Констанце и Сулине. Авиагруппа внушительная: 70 самолетов 2-й гвардейской минно-торпедной авиадивизии, 100 самолетов 13-й дивизии пикирующих бомбардировщиков, 40-23-го штурмового авиаполка, а для прикрытия — 40 самолетов 6-го истребительного авиаполка и 48-4-й истребительной авиадивизии. В эту же группу включен и 30-й разведывательный авиаполк. Наша эскадрилья первой вылетела в Одессу, остальные ждали команды на вылет в Евпатории.

Да, мощь нашей авиации чувствуется. Над Одессой плавно кружат «яки». Попробуй, «мессер», сунься!

Миня Уткин кивает головой вниз, говорит:

— Съездим в Одессу-маму? Никогда не был.

— Видно будет.

Ни он, ни я прежде в Одессе не были. Интересно пройтись по улицам знаменитого города. Хоть и израненного, но все равно, говорят, прекрасного.

У Мини Уткина настроение хорошее, он, видимо, рад моему возвращению в строй, а я все еще никак не могу опомниться. Встреча с родной эскадрильей была тяжелой. Из «стариков» остались командир эскадрильи Виноградов и Миня Уткин, да еще ждали из госпиталя возвращения Саши Рожкова, вот и все. Меня встретили молодые розовощекие юноши — совершенно незнакомые: новое пополнение эскадрильи, выпускники авиаучилища, того самого, которое пять лет назад заканчивали и мы. Пять лет. Целая вечность! Ребята славные — все молодые, горячие, одного боялись: что война скоро кончится и они не успеют фашистам «дать по зубам».

Но… Слишком многих друзей не досчитались мы в битве за Севастополь. В Одессу из «стариков» привели машины только двое — Уткин и Рожков, два закадычных друга, всю войну пролетавшие в одной части, бок о бок. Остальные самолеты пилотируют молодые.