Крылья Севастополя - [8]

Внимательно слежу за землей. Уже отчетливо видна взлетная полоса, рулежные дорожки вражеского аэродрома…

— Разворот! — подаю команду.

Астахов кладет машину в крутой левый вираж. Взлетная полоса быстро ползет вправо, к носу самолета. Поднимаю руку, и Астахов резко вырывает машину из виража. Припадаю к угломеру. Цель сползает влево, под самолет, значит, нас сносит вправо. Показываю Астахову рукой: доверни влево! Он точно исполняет команду. Теперь цель идет точно по линии угломера. Все ближе и ближе к расчетному углу. Гулко лопается где-то рядом зенитный снаряд, потом другой, противно шаркнул по крылу луч прожектора, но не зацепился, проскочил, потом спохватился — заметался по небу, ищет…

Как медленно движется цель! Скорей бы, скорей! Терпение, еще секундочку. Передний обрез взлетной полосы, наконец-то, приближается к светлой линии угломера. Пора! Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя, чувствую, как легонько вздрагивает самолет, освобождаясь от груза, по привычке взглядываю вправо-влево под плоскости, не зависла ли бомба по какой-то причине (и такое бывает!).

— Отворот!

Аэродром поплыл под самолет. Высунувшись из кабины, я смотрю вниз, хочу убедиться, куда легли бомбы. Вот яркие вспышки почти одновременно перечеркнули чуть наискосок взлетную полосу. Одна вспышка все больше и больше разгорается. Значит, поражена какая-то цель, скорее всего, самолет.

Через несколько минут мы пересекаем береговую черту, берем курс на Севастополь. Настроение приподнятое.

— Порядочек! — повторяет Астахов.

Впереди над поверхностью бухты несколько раз вспыхнул луч прожектора — это производят посадку самолеты, возвратившиеся с бомбоудара. Вскоре луч осветил бухту и нам. Астахов легко и красиво «притер» самолет и, не выключая мотора, на большой скорости, как на глиссере, помчался к берегу, на стоянку.

…В эту ночь мы трижды ходили на бомбоудар по вражескому аэродрому. Полеты проходили точно по расписанию, словно на учениях. Самолеты возвращались без повреждений. Огонь вражеских зенитчиков был неэффективен: то ли их сбивали с толку разные курсы заходов самолетов и неодинаковые высоты над целью, то ли недостаточной была сработанность с прожектористами.

Под утро значительно похолодало. В расщелине гор, там, где протекала речка Черная, начал скапливаться туман. Он сырыми космами сползал со склонов, опоясал Сахарную головку, только округлая вершина возвышалась над серой пеленой.

Когда мы в третий раз произвели посадку и подрулили к стоянке, Астахов, указывая в сторону речки, сказал:

— Еще один враг ползет на нашу голову.

Это действительно было так: в холодную погоду, когда температура воздуха опускается до нуля, самолет, попадая во влажную белесую муть, немедленно обледеневает, и нередко такой полет завершается катастрофой.

Пока же небо над бухтой было чистым, полеты приближались к завершению, оставалось взлететь одному или двум самолетам. Вот один из них помигал, получил разрешение на взлет, и мощный гул мотора огласил бухту, — самолет пошел на взлет. В темноте были отчетливо видны языки пламени, вырывавшиеся из выхлопных патрубков. Показалось, что самолет на разбеге чуть задержался, но потом он все же оторвался от воды и начал круто набирать высоту, стараясь успеть проскочить над туманом, заполнившим ущелье. И не успел… Мы видели, как он нырнул в белесую массу, и замерли, ожидая, что через секунду-две он снова выскочит из тумана. Самолета не было.

— Может, прозевали… — неуверенно произнес кто-то, — Темно все же…

Но вскоре стало известно: да, случилась беда. Самолет капитана Смирнова попал в туман, мгновенно обледенел, свалился на крыло и разбился. Капитан Смирнов и штурман Федор Аброщенко погибли. Стрелок-радист каким-то чудом остался цел и невредим.

…Вечером мы хоронили боевых друзей. Молча стояли у разверстых могил. Горько было осознавать, что война вырывает из жизни молодых, полных здоровья и энергии ребят. Рассудительный капитан Смирнов, гордый красавец Федя Аброщенко. Только что они были с нами, шутили, пели, смеялись. Где-то их ждут матери, жены, дети. Они еще не знают, какое огромное горе свалилось на них. Сегодня еще весело щебечет Федина дочка, радостно улыбается, глядя на нее, мать, а завтра почтальон принесет страшный прямоугольник…

От этих размышлений сердце сжимается до боли. Вспомнились свои: жена, крошка-дочь, хлопотунья-мать. Как-то они там?

Константин Михайлович Яковлев говорит о погибших товарищах теплые слова, говорит, как всегда, негромко, голос его заметно вздрагивает, когда он произносит имя Феди Аброщенко, — он с ним летал несколько лет, любил как сына…

С глухим стуком падает сухая земля на крышки. Прощайте, дорогие товарищи!

Поздно вечером возвращаемся в «кубрик». Надо готовиться к вылету. Теперь мне предстоит летать с Яковлевым.

— Ну, гады, мы еще припомним вам и Смирнова, и Аброщенко! — процедил кто-то сквозь зубы.

На суше и на море

Скучать нам не приходилось. Каждая ночь была переполнена боевой работой. Летали много, с огромным рвением. Бомбили аэродромы врага. Это, пожалуй, была главная задача нашего 116-го авиаполка, вооруженного самолетами МБР-2. Прав был генерал Остряков: эти «фанерные броненосцы» действительно оказались неплохими ночными бомбардировщиками. Потерь от вражеских зениток пока не было, хотя огонь над аэродромами они создавали довольно-таки плотный.