Крылья истребителя - [20]

Вся эта большая подготовительная работа на земле и в учебных полётах нужна была для того, чтобы постепенно ввести лётчиков в бой. Ввод в бой — один из ответственнейших моментов воспитательной работы командира. Можно сравнить это с тем, как учат человека плавать. Есть сторонники того, чтобы попросту бросить новичка в воду — пусть, мол, барахтается, как-нибудь выплывет, а там, глядишь и приучится держаться на воде. Я никогда не был приверженцем такого способа. На мой взгляд, ввод лётчика в бой является сложным процессом. Главное в нём — при первом же боевом полёте вселить в лётчика уверенность в победе. Как это сделать? Очевидно, личным показом командира — как надо сбивать неприятельские самолёты.

Готовя своих лётчиков к первому боевому полёту, я и сам много готовился прежде, чем повести их в небо, пересекаемое вражескими трассами. Предстоял своеобразный предметный урок на тему: как добиваться успеха в воздушном бою. Конечно, мне, как преподавателю, ни в коем случае нельзя было оскандалиться.

Задачей нашего полёта была очистка воздуха от немецких истребителей над тем участком вражеских позиций, который в это время должен был подвергнуться удару наших штурмовиков. Чтобы показательный урок в воздухе удался как можно лучше и был действительно поучительным, я должен был обладать известной свободой манёвра. Её мне обеспечивала группа прикрытия. Она всё время находилась выше нашего «учебного отряда» и защищала его от атак сверху.

Когда мы пришли в назначенный район, мой самолётный радиопередатчик молчал. Говорили ведомые. Каждый докладывал, какова обстановка на земле и в воздухе, где находятся «ильюшины». Вдруг в эти доклады вмешался голос рации наведения. Наш командир Дзусов, по обыкновению немного растягивая слова, сообщал:

— Выше вас «мессершмитты».

Я был спокоен за верхний, ярус — там находилось наше прикрытие. Лётчики моей группы точно выдерживали строй, следя за каждым движением моей «сотки». Однако я понимал, что с секунды на секунду следовало ожидать событий. Внутренне подобравшись, я по радио призвал ведомых к вниманию и пристально вгляделся вниз. Там как раз происходило то, что я и предполагал. Несколько «мессеров», прижимаясь к земле, караулили в стороне, выжидая, когда «ильюшины», закончив атаку, станут отваливать от цели. Момент самый выгодный для нападения, ибо в это время боевой порядок штурмовиков обычно несколько нарушается.

— Пошли вниз!

Мы появились как раз кстати. Два «мессершмитта» на бреющем торопились зайти в хвост «ильюшиным», закончившим штурмовку.

— Пропустим, — предупредил я по радио ведомых.

Мне хотелось, чтобы все последующие действия нашего патруля были хорошо поняты и усвоены ими. То, что мы пропускали немцев вперёд, для штурмовиков не было опасным, поскольку они ещё находились за пределами действительного огня «мессершмиттов». Тем временем наш воздушный патруль, напротив, оказывался в удобной для атаки позиции — в хвосте у немцев.

— Атакую ведущего, прикройте меня!

Немец вспыхнул как раз в тот момент, когда он, видимо, увлечённый погоней, собирался открыть огонь. Внезапная гибель напарника, повидимому, сильно подействовала на второго немецкого лётчика, он отвалил в сторону. Один из моих ведомых пытался было погнаться за немцем. Пришлось резко окликнуть его. На первый взгляд желание лётчика тотчас устремиться к дрогнувшему противнику, чтобы тут же, на месте, добить его, казалось вполне законным. Но, сразу поняв моё резкое предупреждение, он остался на месте. Мои ведомые имели приказ самим в бой не вступать. Только в случае крайней необходимости и только по моему сигналу они могли вступить в схватку с противником. Основной их задачей сегодня было — прикрывать ведущего, наблюдать и оценивать события.

Дисциплинированность ведомых позволила спокойно продолжать наш своеобразный урок. За уходящими «ильюшиными» снова увязалась четвёрка немецких истребителей. Выскочив из-за холма, они было совсем близко подобрались к штурмовикам. Выжидать, как в первый раз, было невозможно. Поэтому я предупредил своих:

— Скоростная атака!

Мы свалились на немцев сверху. Это один из наиболее эффективных приёмов боя на малых высотах. Он прижимает врага к земле, сразу лишает его свободы манёвра. «Мессеры» заметались, но наш патруль прикрыл их плотной огневой крышкой. Я снова свалил ведущего немца. Он врезался в сопку и взорвался. Второго прикончила верхняя пара наших самолётов.

Предметный урок прекрасно удался. Целый день на аэродроме можно было слышать восторженные рассказы молодых участников полёта об этих двух скоротечных боях. Меня радовало, что они не упустили ничего, что было важным в воздушной обстановке. В бою они хорошо видели, оценивали события правильно. А это одно из важнейших условий в выработке боевого стиля лётчика-истребителя.

Весь курс обучения воздушному бою протекал в сжатые сроки. На другой же день после нашего показательного полёта молодые лётчики уже сами участвовали в боях. В воздухе я следил за каждым из них. Стало ясно, кто из них может стать ведущим, кого целесообразнее определить в ведомые.

В нашей системе воспитания мы придавали большое значение тактике группового боя. Лётчик должен понимать и чувствовать соседа. Это чувство «локтя» в сложной воздушной обстановке, которая была характерна не только для Кубани, значительно отличалась от того, что лётчики понимали под этим в довоенные годы. В те времена слётанность группы обычно считалась достигнутой в совершенстве тогда, когда истребители ходили в тесном строю, крыло к крылу. Это было красиво. Но это совсем было не похоже на тот боевой строй, который оказался нужным для победы. Война быстро отучила нас от парадного полёта, понятие слётанности истребителей существенно изменилось.