Крылья империи - [7]

— Так самоуправство же!

— А тайной канцелярии нет, кто донесет? Ежели вдуматься, Анатолий Васильевич, у тебя только жизнь пошла, а ты вешаться хотел. Из пустяка смертный грех совершить.

Губернатор, кряхтя, слез с верхотуры, сел на широкий стол, сдвинув задом письменный прибор.

— Все равно же разворуют! Все и везде. Тайно.

— А ты их тогда всех повесь.

— Пытки же запрещены! Никто не признается!

— А ты их без признания повесь. За то, что не уберегли. И так всех и везде. Со временем и управляться с губернией нормально сможешь. А пока давай повесим этого. Для острастки. Милосердие требует жертв.

— Анатолий Васильевич, Христом-Богом молю! — Выринский уже ползал на коленях, выбрасывая из карманов добычу. Ползал по мокрому. Мокрыми были и штаны, и даже сюртук.

Миних втянул воздух:

— Как будто не смердит. Не понимаю, как можно так обделаться, чтобы до самого парика испачкаться.

— Это я так взопрел. Нервное, с детства потлив… Пощадите, ваше превосходительство!

Миних посмотрел на губернатора.

— Мне его и трогать противно, — сказал тот, — Вон из присутствия! Завтра же уволю без пенсиона, с позором.

— Премного благодарю, ваше превосходительство… — Выринский бежал вон, оставляя мокрые следы и тихонько позвякивая.

Снизу раздались крики. Кто-то звонким тенором выкрикивал тяжелые многословные немецкие ругательства. Кто-то вопил от боли. Кто-то неизобретательно матерился, поминая чью-то мать.

— Я там около казны парнишку своего оставил, — объяснил Миних, внезапно оставив в обращении с губернатором панибратское «ты», — Уж больно старательно некоторые ваши подчиненные притворялись пьяными. Думаете, регистратор этот один такой? Просто первый.

Губернатор торопливо зашарил в столе.

— Где же пистолеты… Его ж убьют.

— Как бы он сам кого не убил. Он, между прочим, на медведя без рогатины хаживал, и даже без ножа. А при шпаге от полусотни здешних боровов узкую дверь удержит.

— Если бы только боровов… Тут есть и которые за дуэли переведены.

— Чернильные души — и за дуэли?

— Дураки не только в армии служат. Тем более, иные из гвардии, с повышением на два чина. Как раз чтобы всласть поворовать перед отставкой. Держатся шайкой разбойничьей. Хамствуют, убить обещали. Меньше бы пили, поди, убили б. А канцелярия тайная гвардию иначе как за политику не трогала. Потому и держу в столе заряженные пистоли. А… вот они. Два мне, два вам. Хорошо, что запас держу, а? А что такое — химмельхерготт?

— Богохульство.

— Ясно. Он немец? Почти все порядочные люди в России — немцы.

— Он вообще… Вот они! Пали! Тьфу, да они и так уже бегут.

Небольшая толпа — для узенького коридорчика в самый раз — спотыкаясь, путаясь в многоногости, покидала место событий. Панических звуков почти не было, а Миних их любил. Выстрелил в воздух. Кучка людей дернулась, метнулась, как анчоусы от акулы, стукнулась о стены. Какие-то человечки и отвалились. Остальные шумно протиснулись в двери.

— Толпа, — заметил Миних, — это простейшее, которое гораздо глупее составляющих ее людей. С каковыми мы теперь и побеседуем. Ну вот вы, например, — он пнул пытающегося подняться на ноги франта в неуставном камзоле. Манжеты кружевные, кольца — только не в носу. Явно не на вечно задерживаемое жалованье живет господин.

— Там тигра, — сказал галантерейный господин, — в нее и стреляйте. А мы ж не чужое — казенное. А вам бы, Анатолий Васильевич, потом отдали бы, сколько следует.

— Как зовут? — повторил Миних, злобно перекосясь и подтягивая к себе пышное жабо. Дошло.

— Бьют.

— Я тебя еще не так побью сейчас. Говори!

— Я ж говорю: Иван Яковлевич Бьют. Надворный советник. Вон князь Бегидзе валяется, исключен из гвардии и военной службы за буйство и рукоприкладство. А это — Беришников, вот — Давайко, тоже неплохой человечек, Петр… по батюшке не помню.

— Ну что, Анатолий Васильевич? Все ли немцы порядочные люди?

— Все, — убежденно встрял Бьют, — я, например. Я честно предупреждаю: там, в казначейской, тигра. Вот.

И показал левую руку. Та, хоть и замотанная плащом по-бретерски, прокушена была до крови. Но для тигра прикус был мелковат. Губернатор так и сказал:

— Какая это тигра… Скорее, хорек.

— Не нравится мне, — заметил Миних, — что там до зубов дошло…

И пошел в казначейскую. Заинтригованный губернатор поспешил следом. А там исполнил немую сцену из «Ревизора» за городничего. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Остромордое существо в черно-желтых перьях, с залихватским хохолком на голове, вытянувшись стрункой, обозначило отдание чести и четко доложило:

— Доверенная вами позиция удержана, эччеленца. Неприятель числом в полтора десятка статских особей рассеян.

— Почему кусался? Шпаги не было, что ли?

— Это той, что я здесь же подобрал? Эччеленца, это же парадная блесна, не сталь, а сосулька. Сломалась на первом выпаде. Пришлось подручными средствами. Ну и природными тоже. А кусаться мне самому противно. Потому я прошу меня на грядущее вооружить. А так же обмундировать. Долго я, эччеленца, буду рисковать простудиться? И босиком ходить мне тоже надоело.

Губернатор, подобно змее, даже глазами не хлопал. Но волевую челюсть на грудь не уронил.

— Кто это? — наконец, выдавил он из себя.