Крылья империи - [4]

Этот статус его не устраивал, поэтому он вошел в дом. К Баглиру привыкли, и внимания обратили не больше, чем обратили бы на любимую борзую старика. Тогда Баглир тихо прокрался в его кабинет, и занялся приготовлениями.

Когда старик вернулся, то застал следующую картину: Баглир в его старом мундире без знаков различия, небрежно наброшенном на плечи, сидит за столом и заряжает пистолет. Как только отворилась дверь, он встал из-за стола, отложив оружие, на двух ногах подошел к оторопевшему фельдмаршалу, неуклюже — лапки коротки — отдал честь, копируя жесты бывавших в доме офицеров, и отрекомендовался:

— Дор-Баглир ап Аменго.

Старик молчал.

Баглир ткнул себя в грудь пальцем и повторил:

— Дор-Баглир ап Аменго.

Старик ткнул пальцем в грудь себя:

— Граф Бурхард фон Миних.

Через месяц Баглир уже сносно говорил по-русски и уговаривал фельдмаршала выучить его и немецкой речи. И начал было получать первые уроки, как ссылка графа Миниха завершилась, и начались события, в которых и старый полководец, и изгнанник из другого мира приняли наидеятельнейшее участие.

Баглир для чужих по-прежнему оставался зверем. Просто было объявлено, что он нечто навроде попугая — слова лопочет, временами даже и к месту. Подобное было хотя и в диковину, но видано и слышано. И то, что, раздарив небогатый свой скарб беднейшим пелымским жителям, граф оставил необычную животину себе, никого не удивило. Миних очень любил рыбалку, но удачлив был не слишком. Последнее время он повадился ходить на берег Тавды не только с удочкой, а и с Баглиром, и выбирал места не столько рыбные, сколь безлюдные. Возвращался же с таким уловом, как будто на него несколько артелей с сетями работало. У иных рыбин были разорваны челюсти — при вынимании крючка, но большинство несли на себе отметины острых, загнутых внутрь зубов.

А по ночам Баглир летал на охоту. Локационно-пугательный крик дичь и выявлял, и поднимал. Охотился он на хищников — ради меха. Белок, хорьков, соболей и куниц душил вручную, рысей и волков бил из подаренной Минихом фузеи. Разорял бобровые зимовья, подныривая прямо в хатки. Шкуры снимал на месте, охотничьим ножом, по остроте ничуть не уступающим его когтям. Не лететь же назад из-за каждого хоря! Добыча складывалась в сенях у фельдмаршала. В Пелыме продавать пушнину смысла не было — цена была невелика, но уже западнее Урала взлетала значительно. Огласки этому не делалось, но слух о том, что у графа с появлением странной то ли птицы, то ли зверушки стала очень удачной не только рыбалка, а и охота, распространился далеко.

Потому Баглиром интересовался сам сибирский губернатор Соймонов. Даже когда лично приехал из Тобольска — спустившись по Оби с небольшой эскадрой из десятка плашкоутов до устья Тавды, а оттуда поднявшись на веслах по Тавде и Пелыму. Судя по объяснениям, совместил испытания нового типа судов и давно планируемую гидрографическую экспедицию, а заодно и добрую весть привез. Новый император, слухи о восшествии которого на престол едва-едва достигли северной глуши милостиво дозволял опальному полководцу вернуться в столицу, суля достойное его назначение и уверяя в своем расположении.

И Миних был не первым. Соймонову вообще нравилось — освобождать. Причина была проста. Судя по рассказам фельдмаршала, Федор Иванович сам одиннадцать лет прожил в Сибири отнюдь не губернатором. И даже не в ссылке, а в каторге. И не в Пелыме — а вообще в Охотске. Полгода потом выбирался с тихоокеанского побережья — и не хватило ему на это двухсот рублей, выделенных от казны. Может быть, помня свои злоключения, он и выделил Миниху один плашкоут — до Тобольска.

Соймонов был оживлен, балагурил, в промежутках между благодарностями за добрые советы по управлению краем и просьбами простить, ежели чего дурного совершил, ухитрился вставить пару намеков: мол, подари птичку. Ей-де и климат нужен здешний (Несмотря на пух и перья, Баглир зимой без одежды все-таки мерз и днем из дому почти не выходил. Ночью же, на охоте, пользовался шубой и шапкой.). Но Миних сделал вид, что намеков не заметил.

Немного освоившись с языком, уже перед самым Тобольском, Баглир рассказал старому полководцу свою нехитрую историю. У его народа был в ходу спартанский обычай — отбраковка нежизнеспособных, по мнению специальной комиссии, потенциальных граждан. Но в отличие от древней Спарты, отбор проходил не в младенчестве, а при посвящении в граждане. Причем срезавшимся в гражданстве не отказывали. Напротив. Просто умереть считалось их гражданским долгом. Умереть героически, за отечество. Нужная для этого война тлела постоянно. Тут-то и была спрятана лазейка, позволившая Баглиру выжить. Он отказался от гражданства — и был изгнан. Без всякой надежды на возвращение.

— Ваш мир очень особенный, — пытался объяснить он, — в него можно войти, но нельзя выйти.

— Почему? — спросил Миних.

— Очень плотный, — объяснил Баглир, — обычно миры более разреженные. На небе без телескопа видна одна звезда, две. Редко — десять. Такие миры держат слабо. Из них легко уйти. Достаточно небольшого механического устройства с мощной пружиной. Когда звезд полсотни и больше, мир покинуть куда сложнее. Надо строить очень большую и дорогую машину.