Крыло беркута. Книга 2 - [30]

Ядкар-мурза посылать к нему кого-либо еще для предварительных переговоров о встрече не стал. Обрадовавшись, что тот, кого он искал, наконец найден, он сел на коня, заторопил свою свиту:

— Живей, живей!

Два вооруженных отряда встретились в конном строю и остановились в некотором отдалении друг от друга. Ядкар-мурза выехал с двумя телохранителями вперед, Байынта сделал то же.

— Ассалямагалейкум! — крикнул Ядкар-мурза.

— Вагалейкум ассалям!

— Я — посол великого мурзы ногайцев.

— Слышали.

— Я послан повелителем ногайцев для наведения порядка в здешних башкирских племенах.

— Здешние башкирские племена подвластны Сибирскому ханству.

— Нет, достопочтенный, здесь — владения Ногайской орды!

— Кто это сказал?

— Я говорю. По повелению великого мурзы Юсуфа.

— Для великого хана Сибири Кучума слова ногайского мурзы — не указ!

Выкрикивая это, Байынта несколько раз взмахнул копьем, показал, что готов вступить во имя своего повелителя в поединок. Ядкар-мурза, привыкший брать верх в тайной борьбе, а не в открытых схватках, скажем, на поясах или в рукопашных боях, вступить в поединок не мог. Против дородного и, судя по всему, искусного в бою Байынты он был попросту неповоротлив и, значит, слаб. Но слабость свою он тоже не мог показать, поэтому, стараясь выглядеть человеком, не раз вступавшим в такие поединки, ответно взмахнул копьем. Байынта, будто этого только и ждавший, тронул каблуком коня. Его аргамак скакнул вперед. Ядкар-мурза, напротив, осадил своего коня назад и пронзительно закричал:

— Коль дорога тебе жизнь, не трогайся с места!

— Принимай бой! Иль трусишь?

— Мне жаль тебя, Байынта! К тому же, коль я лишу тебя жизни, кто предстанет перед твоим ханом, чтобы передать ему важную весть?

Байынта вернул коня на прежнее место.

— Что за весть?

— Прости, достопочтенный, то, что предназначено для ушей хана, не сообщают всем. Приглашай в свою юрту.

— Что ж, тогда спешимся.

Байынта соскочил с коня, кинул повод телохранителю и неторопливо пошел в сторону Ядкара-мурзы, которого должен был теперь встретить в качестве гостя. Ядкар-мурза, как обычно, сполз с седла с помощью слуг и двинулся, сопя, ему навстречу. Только что петушившиеся посланцы двух повелителей поздоровались, подав друг другу руки.

В походной юрте Байынты, когда они остались с глазу на глаз, речь шла о московском царе, усиливающем нажим на Казанское ханство. Ядкар сообщил, что его поездка связана с необходимостью создать войско, способное противостоять этому нажиму.

— Царь Иван хочет проглотить Казань, — говорил он, прихлебывая кумыс. — Коль он возьмет Казань, то придет на ногайские земли. Не устоит орда — потянется к Сибири. Надо остановить его! Дать ему хорошенько по зубам! Ежели выступим все вместе, укоротим ему руки.

— Это и есть твоя важная весть?

— Что может быть важней этого?!

— В твоих словах, достопочтенный, ничего нового для Кучум-хана нет. У русы до нас не дотянутся. А коль Казань с ордой проявят слабость и царь Иван покусится на Сибирь, то пожалеет об этом. Наш хан сумеет взять его за горло.

— Дай аллах! Но следовало бы сделать это сейчас.

— Каким образом?

— Пусть хан сибирский пошлет нам коней. И воинов пошлет — при оружии, с копьями, сукмарами, луками и стрелами.

Байынта молчал в раздумье. Воспользовавшись его молчанием, Ядкар продолжал:

— Пусть не жалеет коней. Пять тысяч пусть пришлет, десять тысяч! А воинов…

— Воины потребуются нам самим. Это хан не примет. Коней, может быть, пошлет, коль найдет нужным.

— Побольше!

— Сколько — он решит сам.

— После победы мы рассчитаемся. Даст аллах, вернем вдвое, втрое больше.

— Великое Сибирское ханство, достопочтенный, нужды в конях не испытывает.

— Доведи до хана: беспечность опасна. Царь Иван и силен, и хитер. Он уже засылает лазутчиков и в вашу сторону.

— Лазутчиков? К нам? Кто их видел?

— Лазутчик на то и лазутчик, чтоб не попадаться на глаза.

— Но кто-то, должно быть, видел. Иначе, достопочтенный, ты не говорил бы об этом.

— Посланец царя Ивана побывал в нескольких хорошо знакомых мне башкирских племенах.

— Схватили его?

— Он скользкий, как налим. Не сумели схватить, выскользнул из рук. Оказывается, он сейчас в этих краях.

— В этих краях? Где?

— В племени Тамьян.

— В племени Тамьян? Но ведь оно появилось здесь совсем недавно, не успело еще обустроиться. До того ли тамьянцам, чтобы принять подозрительного чужака?

— Зря, думаешь, Тамьян перекочевал сюда? Племя это само подозрительно. Явилось невесть откуда, из пределов Казанского ханства, и на всем своем пути сеяло смуту. Коль оно остановилось на вашей земле, ради собственного спокойствияпрогони его обратно, слышишь?

Байынта глядел на собеседника задумчиво, будто прикидывая, верить или не верить ему. Откровенно говоря, этот надоедливый гость начал раздражать его. Он решил завершить беседу.

— Ладно, спасибо, я доведу, достопочтенный, твои слова до хана. Хуш!

На этом разговор и закончился.

13

В Казани все более усиливались распри. У входа в ханский дворец запаленно сновали слуги и охранники, во дворце ругались меж собой сеиды, мурзы и беки, готовые при любом удобном случае сожрать друг друга. Имам ханской мечети сеид Хатиб Кулшариф надрывал горло, призывая к священной войне с царем Иваном — газавату. Стоящие за Кужаком крымские беки поддерживали его. Суюмбика старалась не встревать в стычки, большей частью слушала споры молча, а душа у нее пылала. Она ненавидела Кулшарифа, предпочитавшего видеть на троне ставленника крымского хана, вместе с тем вынуждена была временами поддакивать своему коварному врагу. Как ни смотри на него, пренебречь его мнением невозможно, ибо он — один из влиятельнейших людей ханства. И призывы Кулшарифа к газавату представляются вполне своевременными. Но газават газаватом, а пока что Суюмбика может опереться лишь на силу, сосредоточенную в руках Кужака. В борьбе за сохранение своей власти она надеется лишь на верность возлюбленного.