Крыло беркута. Книга 2 - [104]

Байынта должен был выбрать одно из двух: либо, как говорится, забросив хвост на хребет, кинуться в края, куда Кучумово войско не последует, — скажем, в места обитания хантов и манси; либо ударить по преследователям, да покрепче, дабы Кучум почувствовал, что связываться с Байынтой ему не стоит — больше потеряет, чем выиграет.

К решению он пришел, на собственный взгляд, очень даже умному: ударить руками катайцев. Разослал по катайским становищам гонцов с устрашающей вестью — мол, идет на племя враг — и объявил спешно съехавшимся предводителям и старейшинам всех родов и аймаков:

— Я избавил племя Катай от баскаков Кучум-хана, вы сами тому свидетели. Они были с позором изгнаны из владений племени. Коль вы не хотите, чтобы баскаки вернулись и опять помыкали вами, надо отбиться от идущего на вас войска. Я — на вашей стороне. Мои воины будут сражаться с вами, не щадя жизней!

Легко сказать — отбиться, но легкое ли дело — воевать! Хотя и не привыкать было катайцам к схваткам, — не раз отражали они набеги небольших свор охотников до чужого добра и от немалых сил любителей барымты тоже отбивались, — призыв схватиться с ханским войском воодушевления у них не вызвал. Старейшины колебались, думая об опасных последствиях столь серьезного столкновения.

Байынта, добиваясь своего, и пугал, и улещал.

— Знайте, — выдвинул он новый довод, — не вечно я буду так скитаться. Трон меня ждет, ханский трон! Отвергнув Кучума, вы станете самыми близкими мне людьми, и я возвышу вас над всеми племенами башкир!..

И уговорил-таки. Катайцы поднялись на битву.

Но разгромить врага оказалось не так просто, как предсказывал Байынта. Увидев перед собой катайцев, снискавших славу искусных воинов, войско Кучум-хана не дрогнуло, не повернуло назад. Потому не повернуло, что с ним, вернее, впереди него, шли не менее искусные воины племени Табын.

Отношения катайцев с табынцами не ладились с давних времен. Мир между этими двумя многолюдными, разветвленными племенами царил лишь тогда, когда они, кочуя, отдалялись друг от друга. Но в поисках хороших пастбищ некоторые их роды и аймаки кружили в одних и тех же местах, пути их нередко сходились, и тогда возникали ссоры и стычки. Особенно часто ссорились катайский род Кузгун (кузгун-катайцы) и табынский род Барын (барын-табынцы), их отношения натягивались, как тетива лука, с которой вот-вот сорвется стрела. Случится, что отбившийся от стада скот барын-табынцев забредет на яйляу кузгун-катайцев (или наоборот) — жди шума-гама! Приблудившийся скот исчезнет, а тем, кто в поисках пропажи придет по следу, намнут бока.

Поэтому-то племя Табын и приняло сторону Кучумова войска. Получив от тайного осведомителя весть, что Байынта поднял катайцев, войсковой турэ, в свою очередь, созвал табынских старейшин.

— Враг великого хана Байынта, сговорившись с вашими врагами — катайцами, намеревается разгромить ваше племя, — объявил он и глазом не моргнув. — Байынта обещал отдать все ваше достояние китайцам, вас самих отправить в рабство в сторону Бухары, а вы дремлете! Поднимайтесь на битву! Войско хана не оставит вас в беде!

Старейшины нашли, что нет другого выхода, кроме как сразиться с катайцами. Табынцы, тоже не раз испытанные в схватках с налетчиками, собрались без промедлений и вместе с ханским войском выступили в поход.

Схватку на поле битвы завязали батыры табынских родов и аймаков. Издав клич племени:

— Салават! Салава-а-ат! — они устремились на своих недругов. Их угрожающий крик-визг не прерывался ни на миг.

Пришли в движение и катайцы. Прозвучал их боевой клич:

— Тайлак! Тайла-а-ак!

Сшиблись две лавины и как бы прошили одна другую насквозь. Развернулись, снова сшиблись, и все смешалось, закружились всадники, раздавая удары налево и направо, то отступая, то вновь нападая.

Немало в этот день потратила сил и та, и другая сторона, немало крови пролилось. Вылетали из седел, падали пронзенные копьями или оглушенные дубинками батыры, и многие из них скончались не от тяжелой раны, так добитые копытами ошалевших коней. Однако вечером, когда обе стороны выдохлись и отступили, среди подобранных на поле битвы раненых и убитых воинов хана, равно как и головорезов Байынты, не обнаружилось.

На следующее утро битва должна была возобновляться, ибо осталось неясным, кто победитель, а кто побежденный, кто взял верх, а кому выпало покориться печальной участи слабосильного. И все поняли: предстоит биться до тех пор, пока не полягут все батыры одной из сторон. Взяться бы людям за ум, протянуть друг другу руки и предотвратить дальнейшее кровопролитие, но никому ни у катайцев, ни у табынцев не пришло в голову сделать смелый шаг к обоюдной выгоде. Впрочем, такой шаг, наверно, не привел бы к миру, потому что за спиной воинов и того, и другого племени стояло еще по войску.

Итак, битва должна была возобновиться. Но не возобновилась. Ночью исчез Байынта. Тихо снялся со своим разбойным воинством и, прихватив еще и оказавшихся под рукой катайцев, ушел куда-то, должно быть, в леса или горы, куда ханское войско не сунется. Китайских воинов это настолько поразило, и настолько они пали духом, что потеряли способность защитить свое племя. Табынцы беспрепятственно двинулись к становищам сложившего оружие противника, однако поживиться чем-либо им не удалось — кашлыкский турэ не позволил. Он сам обобрал катайцев так, будто кость начисто обглодал, и, забыв о Байынте, поспешил в Кашлык, чтобы обрадовать добычей своего повелителя. Табынцев же, взяв у них всего два десятка лошадей, турэ освободил на год от ясачной повинности, ведь они, как-никак, внесли свою долю в утверждение могущества Сибирского ханства.