Крыло беркута. Книга 1 - [37]

— Мы это… Мы думали, тут — ханский дворец, — растерянно пробормотал Шагали.

— Не ханский тут дворец, а райский, хе-хе-хе, — захихикала хозяйка заведения. — Рай у меня для вас, право, рай! Ну, входите! Я на улице не торгуюсь. Деньги-то у вас есть?

— Нет у нас денег.

Шагали даже провел рукой по груди, как бы доказывая, что за пазухой у него пусто.

— Ну, за пазухой ничего нет, так в карманах, наверно, что-нибудь есть, — заключила Гуршадна-бика. — В карманах воинов всегда что-нибудь водится — колечки, браслеты, ожерелья. Мне и это годится…

— Мы не воины, — сказал Шагали.

— Не воины? Тогда кто же вы? Зачем торчите у моей двери?

— Мы приехали издалека…

— Аллах мой! Уж не воры ли вы? — закричала Гуршадна-бика. — Это воры! Жулики!..

За спиной хозяйки заведения, привлеченные ее криком, появились пестро разодетые, нарумяненные девицы. Гуршадна-бика закричала уже на них:

— Вы что — жуликов никогда не видели? Не высовывайтесь на улицу! Нечего тут глаза таращить, идите в комнаты!..

Однако любопытные девицы и не подумали уходить, напротив, норовили выбраться на крыльцо.

— Мы не жулики, — сказал Шагали оскорбленно. — Я сын предводителя племени Шакмана-турэ!

— Чей ты сын — Шакмана ли, шайтана ли — мне дела нет! Что ты у чужого дома крутишься? Что вынюхиваешь?

— Ничего не вынюхиваю! Я приехал к хану!

— Хе! Хан, говорят, тебя ждет не дождется. Беги скорей! Он уже к воротам вышел тебя встречать…

Девицы прыснули, захихикали.

— Я приехал за своей женой, ее увезли сюда, — продолжал Шагали, не зная, как быть: доказывать, что он не жулик, или просто обругать эту женщину. — Попрошу хана, чтоб вернул ее, мою жену…

Девицы опять запрыскали.

— Да он, бедняга, видать, тронутый, — предположила одна из них и в нарочитом испуге спряталась за спину хозяйки.

Между тем возле крыльца столпились оказавшиеся поблизости зеваки. Охотников разнести по Казани весть о происшествии, случившемся у непристойного заведения, оказалось немало. Гуршадна загнала своих девиц в дом и захлопнула дверь, крикнув напоследок Шагалию:

— Убирайтесь отсюда! Чтоб духу вашего тут не было!

Испытывая и стыд, и злость из-за того, что попал в нелепую историю, Шагали чуть не бегом кинулся вон из злосчастного переулка. За ним и его товарищами в предвкушении новых происшествий увязалась кучка зевак.

— Направо! — подсказал один из них. — Сворачивайте направо! Ко дворцу надо идти по этой вот улице…

Добровольные провожатые были уверены, что у ханского дворца с приезжими простаками случится что-нибудь забавное, и наперебой подсказывали им, куда идти.

— Пришли! — объявил, наконец, бездельник, дравший горло больше всех. — Тут и живет хан.

Дворец высился за каменной стеной, выделяясь среди других строений величиной и внешним великолепием. Жилище хана произвело на Шагалия сильное впечатление, он долго стоял, разглядывая его издали.

— Ну, иди! Вон же ворота! — прокричали ему сзади.

Шагали решительно направился к раскрытым железным воротам, но два стражника преградили ему путь и, ничего не говоря, оттолкнули назад. Сгоряча егет снова сунулся к стражникам, и снова его оттолкнули.

До сих пор для Шагалия представление о власти было связано с отцом, в чью юрту он входил беспрепятственно, поэтому поведение стражников удивило его. «Наверно, из-за одежды моей не пускают, сильно запылилась и поистрепалась в пути, — решил он по-своему. — Да ведь они к тому же не знают, кто я такой…»

— Я — сын Шакмана-турэ, главы племени Тамьян. Мне нужно повидаться с ханом, — громко сообщил он и в третий раз шагнул к стражникам.

— Смелей! — подзадорили его сзади.

— Дай им по зубам, чтоб не толкались!

Один из зевак, будто бы возмущаясь непонятливостью стражников, прокричал:

— Почему вы не пропускаете сына турэ? Великий хан ждет его не дождется!

Тут из ворот вышел богатырского телосложения человек, настоящий великан; он молча подошел к Шагалию, взял его одной рукой за шиворот, приподнял и принялся другой рукой дубасить по спине.

— Хан тебе понадобился, собачий сын? — прорычал великан. — Я покажу тебе хана! Будешь знать, где устраивать шум!

Шагали издал яростный вопль. Не от боли он закричал, нет, а в изумлении: никто никогда не смел его и пальцем тронуть, и вдруг — избиение на глазах зевак. В зычном голосе, набравшем силу на тамьянском приволье, прозвучали гнев и призыв оказать справедливую помощь. Он привлек внимание жены хана Суюмбики, которая в сопровождении наперсниц и прислужниц возвращалась откуда-то во дворец. Суюмбика остановилась и приказала одной из прислужниц:

— Выясни, что происходит.

Узнав, что для острастки, за попытку самовольно пройти во дворец, побит сын башкирского турэ, приехавший издалека с намерением предстать перед ханом, Суюмбика распорядилась:

— Скажите, пусть его пропустят.

И прошла со свитой в ворота.

— Ханбика повелела пропустить его! — возгласил один из стражников.

— Твое счастье, что попался на глаза молодой великодушной ханбики, — проворчал великан. — Другая могла бы и на виселицу отправить! Проходи…

Шагали, обернувшись к своим товарищам, предупредил:

— Ждите меня здесь!

За воротами у него отобрали лук, колчан, сукмар. Потом, передавая его из рук в руки, дворцовые служители подробно расспросили, кто он, зачем прибыл, долго втолковывали, как он должен вести себя, представ пред ханским ликом. Каждый следующий служитель оказывался важней предыдущего. Наконец, самый важный из них, оставив Шагалия возле недвижного стражника, скрылся за высокой резной дверью, тут же вернулся и позвал кивком: идем!