Крылатый сфинкс, печальный цербер - [11]

– И, наконец, апофеоз – убийство женой бизнесмена своего супруга уже в нынешние, капиталистические времена. Она не додумалась ни до чего лучше, чем размозжить ему голову молотком, а потом перетащить тушу своего ненаглядного в ванну и в течение нескольких дней разрезать труп при помощи столового ножа. И это, заметьте, в самый разгар аномально жаркого лета. Когда ее взяли, то дом был заполнен мириадами мух, а труп несчастного… Впрочем, опускаю неаппетитные подробности. Дама была признана невменяемой, потому что утверждала, что в нее вселилась некая бесовская сущность, обитавшая в доме, и заставила совершить убийство. Она до сих пор сидит где-то в специализированном отделении одной из столичных психбольниц.

Наталья вздохнула и пристально посмотрела на Аглаю Филипповну.

– Разрешите поинтересоваться, зачем вы мне это все рассказываете? – спросила она. – О последней трагедии я отлично информирована, агент по продаже недвижимости ее от меня не утаил. Да и сложно утаить то, о чем в свое время сообщали все бульварные СМИ. История, как вы верно заметили, неаппетитная, однако смерть – это часть жизни.

Аглая поднялась и, опираясь на трость, подошла к панорамному окну.

– Ах, милая моя, вы неверно меня поняли! В мои задачи не входило вас запугать или, более того, подвигнуть к переезду. Я так рада, что по прошествии стольких лет кто-то наконец въехал в соседний особняк! Просто… Просто вы хорошо все обдумали?

– Что именно? – спросила Наталья.

Вдова композитора, указывая тростью в сторону резвившихся на газоне Кирюшу с таксой, ответила:

– То, что это не самое подходящее место для вашего сыночка. В этом доме произошло так много трагедий, так много смертей… Такое впечатление, что само зло поселилось там! Или, скорее, изначально там обитало…

Грузно опустившись в кресло, она подала Наталье фарфоровое блюдо и произнесла с милой улыбкой:

– Не обижайте меня, старую больную женщину, возьмите еще одно пирожное!

– Я не верю в некое абстрактное зло, обитающее в каком-то отдельно взятом доме, – произнесла Наталья, – как не верю вообще в абстрактное зло. Зло всегда персонифицировано.

Тут она подумала о шкафе, за которым находился тайный ход, о кирпичной стене и о двери и приняла решение – как можно быстрее нанять рабочих и приказать им разобрать стену и вскрыть дверь. Чтобы узнать, что за ней скрывается.

– А в вашем доме имеются потайные ходы? – спросила вдруг Наталья, и Аглая, сузив глаза, произнесла:

– О чем это вы, милочка? Какие такие потайные ходы?

Наталья продолжила:

– Говорят, этот фантаст, который активно тогда, в конце сороковых, участвовал в строительстве этого поселка для представителей советской интеллигенции, обожал такие вещи. У себя в доме я недавно обнаружила потайной ход, который, однако, привел к каменной стене и металлической двери. Поэтому и предположила, что нечто подобное имеется и в других домах тех лет, например, в вашем.

Аглая с мелодичным звяканьем поставила чашечку на блюдечко и заявила:

– Может, и имеются, но ни я, ни мой муж никогда на них не наталкивались и ни о чем подобном и не подозревали!

Наталья отчего-то не поверила вдове композитора. Еще в холле она увидела массивный встроенный в стену шкаф, явно такой же, какой был в ее собственном доме. Разумеется, тот факт, что в ее особняке имелся тайный ход, не значил, что тайные ходы были и в прочих особняках, которые сохранились с тех пор. Однако вероятность такая все же существовала.

И особа, которая жила в одном из подобных домов уже пятый десяток лет, должна была быть в курсе всех секретов и тайн.

– Жаль, – протянула Наталья, – потому что мой Кирюша в восторге от подобных вещей. Ему наверняка это бы понравилось, он бы проводил все время в доме с тайными ходами.

Она уже поняла, что Аглая в восторге от визита ее сына. И теперь у соседки был шанс выложить правду и поведать о тайных ходах в своем доме, надеясь, что это привлечет Кирюшу и он станет проводить у нее как можно больше времени.

– Гм, нет, мне ничего не известно! – отчеканила старуха. – И вообще, я вам уже говорила, что для маленького мальчика это далеко не самое лучшее место обитания.

– Почему? – спросила Наталья, а вдова композитора сделала вид, что не расслышала вопроса, налила себе кофе и, взяв чашку, уставилась в панорамное окно.

Повторять вопрос Наталья не стала, решив, что не стоит вести себя невежливо. Однако потом, повинуясь непонятному импульсу, она медленно произнесла:

– А дети? Дети среди жертв были?

Раздалось звяканье и скрежет – Аглая выронила из дрожащих морщинистых рук чашку, которая, расколовшись, лежала теперь на ковре.

– Мой сервиз! Мой драгоценный дрезденский сервиз! – запричитала старуха. – Он столько лет оставался целым, а теперь я разбила чашку!

Наталья, как могла, постаралась успокоить побледневшую и находившуюся на грани истерики хозяйку, она подняла с ковра чашку, принесла из кухни мокрую губку и попыталась оттереть светлый персидский ковер, на котором расплылось грязное кофейное пятно. При этом она не удержалась от того, чтобы не открыть стоявший в холле шкаф и не убедиться, что он забит завернутыми в целлофан и пропахшими нафталином шубами. Если задняя панель и скрывала вход в подземелье, то обнаружить это в течение нескольких секунд, пока Наталья рассматривала содержимое шкафа, было невозможно.