Крылатый пленник - [71]

– «На севере диком стоит одиноко», – процитировал лесозаводской бухгалтер. – Вы, товарищ, увлеклись. Вы ж про пленника крылатого рассказать хотели?

– А я про что же? Ишь, торопыги какие! Нет, уж вы мне по порядочку дайте… А насчёт Лермонтова – это вы правильно вспомнили, только у Лермонтова это, наверное, не сосна была, а кедр одинокий. Ведь в его-то времена много здесь кедров одиноких о прекрасных пальмах мечтали, да и… сейчас мы, вон, мечтаем… – он хитро подмигнул подавальщице, и та засмеялась.

Подошли мы к этому великанскому дереву, видим: сучья раскидистые, а ствол – вдвоём нам с Костей не обнять! И на высоте десятка метров – не то помост, не то огромное гнездо, уже в самой кроне. Снизу глядеть – два человека в нём свободно поместятся.

Решили добраться, посмотреть, уж не человеческих ли рук эта постройка: в самом деле, мыслимо ли, чтобы ветви в руку толщиной птицы натаскали и сплели? Полез я на дерево, а товарищ мой с винтовкой караулить остался.

До гнезда я добрался, вижу: кругом на ветвях много птичьего помёта, и на голых сучьях кора ободрана, будто железками исцарапана. Заглянул в гнездо, а там птенец желторотый сидит, орлёнок, величиной с большого домашнего петуха, а то и больше. И видимо, из яйца вылупился дня за два до этой нашей встречи, потому что скорлупа яичная ещё нераздавленная лежит. Заметил я ещё заднюю часть зайца и примерно с половину рыбины: видно, родители птенцу натаскали.

Только успел я крикнуть товарищу обо всех этих находках, вдруг наверху, над деревом, как зашумит! Будто истребители налетели. И набрасывается на меня с вышины орлица-мать, а следом атакует и самец. Орлы громадные, разъярённые, решительные. Я только голову прикрыл и кричу: «Костя, поддержи, а то собьют меня отсюда к чертям собачьим!»

Ну, Костя открывает беглый огонь. Пули одна за другой: взи-взи-взи! А воздушная волна от каждого выстрела так в ухо меня и толкает, так и толкает! Вижу, увлёкся мой товарищ, того гляди самого меня пулей зацепит – не совсем приятное у меня положение оказалось. Всё-таки отогнал мой Костя выстрелами орлов. Поднялись они высоко, но кружат над нами, никуда не уходят. Неуютно! Тем более – на дереве. Мы, лётчики, к такой высоте непривычны, она нам как-то не по нутру. Верите ли, вот я скоро третий десяток лет долетать надеюсь, с парашютом два раза прыгал, а вот с вышки парашютной в парке культуры сигать для меня хуже, чем в кипяток нырнуть, право! Ну, а тут с дерева – удовольствие тоже небольшое – загреметь.

Был у нас в экспедиционной партии один славный парень, казах. Он часто рассказывал, как там у них в степях охотники-орлятники промышляют лисиц и волков. Мне Костя снизу и кричит: давай, мол, сделаем нашему казахскому хлопцу подарок, порадуем рабочего человека.

Я, конечно, согласился, велю Косте заложить в винтовку новую обойму, а также дробовик осмотреть. А сам наверху приготовился действовать: забрался на сук, изловчился и стал одной ногой в гнезде. Птенец повернул ко мне голову и клюв раскрыл: мол, гляди, какой я страшный, и убирайся подобру-поздорову! Над головой опять шум… Орлы снижаются! Быстро заклекотали, прошли надо мной со снижением, но на атаку не отважились: Костя опять внизу всю обойму расстрелял. Схватил я птенца, завернул кое-как в плащ-палатку и сунул за спину в вещевой мешок. С мешком на спине благополучно спустился на землю.

Принесли мы орлёнка домой, подарили нашему казаху, так тот, верите ли, даже прослезился от радости. У него срок северного договора к концу подходил, и готовился человек в свои степи, домой воротиться. А там, говорит, такой орёл тысячу рублей стоит, не по средствам мне.

Кормил он его сперва из рук. Раскроет орлёнок свой жёлтый клюв, берёт кусочки мяса и рыбы. А клюв уже большой, вот с этот крючок от вешалки… Присмотрел себе птенец место на дворе, выбрал старый пень и на нём сидел. Тут вся наша партия его, бывало, часами рассматривала. Он был покрыт тёмно-бурым пером, посадка – прямая, гордая. Ноги – будто в тёплых штанах навыпуск, только вместо обувки торчат из-под мохнатых штанов длинные, сильно загнутые когти. Когда спал, голову опускал и клюв под крыло прятал.

Месяца через два желтизна вокруг клюва ещё не совсем прошла, а ростом он уже стал сантиметров на семьдесят. Размах крыльев сделался шире, чем раскинутые руки человека. Новый гость всегда пугался, когда нашего орла впервые видел. На нас он, впрочем, внимания не обращал, только с казахом в дружбе жил. Войдёт, бывало, казах во двор, а орлёнок к нему со своего пня спускается и шагает навстречу хозяину тяжёлыми неуклюжими шагами.

И примерно к концу второго месяца стали мы примечать, что появился у орла новый интерес к жизни. Видно, тут и пришло ему предчувствие воздушной своей судьбы! Посадил его однажды казах на руку и поднял на крышу нашей лачужки. Глянул орлёнок с этой высоты да как закричит победно, радостно. Крылья в стороны вытянул, взмахнул ими несколько раз и снова закричал радостно. Потом застыл, будто каменный, и долго что-то на дворе высматривал. А лежал там обыкновенный булыжник, камень из моренной гряды. Глядим, подобрался орлёнок весь, прицелился и – бух на камень с крыши! Слетел он грузно, но камень когтями ухватил с первого прыжка. Прибежал тут казах, обрадовался, как хозяйка, чей котёнок мышь поймал, сунул орлёнку кус мяса, а камень из когтей выпростал. Очень говорит, у них это признак хороший – значит, боевой будет орёл!