Крылатый пленник - [6]

На предельной скорости Вячеслав достиг переднего края. Вот она, изрытая окопами пойма речки Зуши.

Как бурые приводные ремни, сливающиеся в глазах, убежали под самолёт полосы предполья с минными полями и паутиной проволоки. На миг блеснула синь реки, и снова под крылом – ремённые полосы израненной земли.

Самолёт в воздухе около часа. Указатель бензина близок к нулю. Но уже видно поле родного аэродрома, и дымовая шашка зажжена для пилота на безглавой церкви села Панькова.

Лесная прогалина, длинная и узкая, – вот он, полевой аэродром истребительного полка гвардии подполковника Иванова. А вот на поле и сам подполковник со штабными офицерами.

Вячеслав отстегнулся, тяжело выбрался из кабины, подошёл к начальству, пошатываясь, но для доклада вытянулся по-уставному. Не дослушав рапорта, Иванов обнял лейтенанта. Два техника тут же сняли с самолёта фотокамеру. Часу не прошло – к руглая кассета с драгоценной плёнкой уже летела на связном самолёте в штаб воздушной армии.

2

Пилоты всех трёх эскадрилий истребительного полка спали на деревянных нарах в классных помещениях рубленого здания паньковской средней школы. Каждой эскадрилье – своя классная комната. Шутили насчёт «плацкарт» первого класса, второго класса и т. д. – дескать, комендант по блату распределяет!

Паньково – обыкновенное село на Орловщине, в нескольких десятках километров северо-восточнее Новосиля. Невзирая на войну и близость переднего края, паньковская природа добросовестно блюла тургеневские традиции. Вечерами в прудах и болотцах надрывались лягушки, и лётчики даже научились распознавать, что одни вопят: И-р-р-о-д, И-р-р-о-д, И-р-р-о-д, а другие насмешливо хохочут: ке-ке-ке-ке!

Оглушительно благоухала ночами сирень, и раскатывались трелями соловьи. Лётчики ворочались с боку на бок на своих нарах, проклиная лягушек, соловьёв и сирень, а больше всех – неумолимого начальника соседнего медсанбата. Этот бессердечный начальник столь ревниво оберегал вечерний отдых и ночной покой вверенного ему личного состава, что ни медсестра, ни нянечка, ни фельдшерица не смели даже носа показать в расположение соседей-лётчиков. Не помогали ни попытки организовать самодеятельность, ни приглашения на танцы под баян и гитару. Баян изнемогал, гитара млела, а гостьи не приходили. Их не пускал начальник!

Вячеслав считал себя персонально обиженным суровым главврачом. Фельдшерица Катя, стройная девушка с пепельными локонами, падавшими на узенькие «медицинские» погоны, уже не раз улыбалась ему приветливее, чем прочим соседям-лётчикам, и однажды удостоила его просьбы сорвать ей веточку сирени. Благосклонно приняла она из рук Вячеслава небольшую рощу сирени и отцветающей черёмухи. Под надёжным прикрытием этого могучего букета Вячеслав и Катя посидели на завалинке перед школой, мирно беседуя, вполне уверенные, что их дуэт не просматривается, по военному выражению, из медсанбатских окон. Катя призналась, что, слушая соловьёв, она вспоминает «одного хорошего мальчика» из её родного Курска, а Вячеслав показал карточку, летавшую с ним на приборной доске Ла-5. Карточка изображала жену и годовалую дочку пилота. Увидев карточку, Катя почему-то вздохнула и пошла на дежурство, унося охапку цветов подмышкой, наподобие веников.

Результат роскошного ботанического подарка был неожиданным для Вячеслава: сиренью, расставленной по всему медсанбату в банках от свиной тушёнки, ещё долго наслаждались выздоравливающие, а самой фельдшерице пришлось выдержать пренеприятнейший разговор с начальством. «Скидок на войну не допускаю!» – категорически заявил главврач и пригрозил списанием в другую часть, если встречи и букеты не прекратятся.

Этот финал терзал сердце Вячеслава. Он же вовсе не собирался обмануть Катю, закрутить скоротечный «полевой» роман. Просто он… как-то очень радовался, когда видел Катю, ему не хватало ободряющей Катиной улыбки и милой шутки. И было страшно обидно, что у таких девушек могут встречаться столь чёрствые и жестокие начальники!

…После удачного разведывательного полёта Вячеслава отправили «домой», в школу, с заданием «выспаться с комфортом». Остальные пилоты дежурили у самолётов, спрятанных в капонирах на лесной опушке. Лётчиков не хватало: капитан Числов, командир эскадрильи, улетел в Горький с группой перегонщиков за новыми «Лавочкиными» для полка. Старший лейтенант Запорощенко, подбитый в бою, на посадке врезался в развалину дома и в тяжёлом состоянии лежал в госпитале. Несколько самолётов получили серьёзные повреждения и спешно восстанавливались. Эскадрилью временно принял капитан Почечуев, известный тем, что именно он, первым на новом орловском участке, открыл боевой счёт эскадрильи: сбил «раму» – «Фокке-Вульф-198».

У противника с каждым днём прибавлялось авиации. Фашистские самолёты то и дело штурмовали, бомбили, разведывали наши позиции и тылы. Они ожесточённо атаковали хомутовский аэродром, где базировался полк штурмовой авиации. Чувствовалась подготовка огромной битвы. Лётчики третьей эскадрильи делали в день по три-четыре боевых вылета.

Вячеслав не проспал и двух часов, как с позиции прибежал за ним «технарь».