Крылатая гвардия - [81]

Шрифт
Интервал

...Кольцо, окружающее будапештскую группировку, все более сжималось. Гитлеровцы с фанатичностью, упрямо цеплялись за каждый клочок земли. Но тщетно: неизбежный и бесславный конец приближался, силы противника были уже на пределе.

Усилия нашего полка после падения столицы Венгрии полностью переносятся на внешнее кольцо окружения - на линию фронта. Сопровождение "петляковых" и "илов" проходит почти без встреч с истребителями противника. Гитлеровская авиация будто исчезла. Разведка и охота становятся частыми, почти повседневными задачами эскадрилий и выполняются отдельными парами.

17 февраля получен приказ: уточнить данные разведчика-бомбардировщика, который установил наличие немецких аэростатов заграждения северо-западнее Комарно. До этого противник не практиковал применение таких средств противовоздушной обороны в прифронтовой полосе. Поэтому появление аэростатов было для нас полной неожиданностью и в какой-то степени загадкой. Времени отводилось очень мало: результаты доразведки приказано доложить через три часа.

Выстроив летчиков второй эскадрильи, я объясняю им всю сложность задания и предупреждаю, что ожидает каждого из нас.

- Кто хочет пойти в этот полет - прошу сделать шаг вперед.

Все летчики второй эскадрильи сделали шаг вперед.

- Спасибо, друзья! От имени Родины - спасибо! - Гордость за крылатых моих братьев переполнила сердце. Доброе, душевное слово лишним не бывает. Не надо молчать о том светлом и радостном, что пришлось пережить.

Справившись с волнением, я продолжаю предполетный инструктаж:

- На задание пойдем четверкой: пара Евгения Карпова и я с Мудрецовым. По самолетам! А тем, кто остается на точке, - до свидания, друзья!

Через несколько минут мы в районе разведки. В небе на высоте от двух до двух с половиной тысяч метров - словно дымовая завеса от разрывов зенитных снарядов. Беру небольшое превышение и начинаю считать: кажется, двадцать два аэростата... Себя трудно проверить - надо спросить ребят.

- Мудрый, Женя, сколько пузырей?

- Двадцать два... Двадцать два, - почти одновременно прозвучало в эфире.

Глазастые... Большего от звена и не требовалось. Но уйти, не причинив ущерба врагу, - это уж слишком не по-гвардейски. Приказав Карпову: "Женя! Прикрой. Атакуешь после меня!" - я разворачиваюсь на крайний верхний аэростат, даю очередь и резко поворачиваю от цели о набором высоты во внешнюю сторону заграждения. Сразу заработали зенитки. Медленно покачиваясь, вертикально к земле опускается аэростат.

Теперь Карпов идет в атаку, и я предостерегаю его:

- Сближение, как и с наземной целью, быстрое. Не опаздывай с открытием огня. Иначе столкнешься!

Удар ведущего второй пары точен - цель падает вниз.

Во время атаки Евгения я заметил, что с юго-западной стороны, с небольшого поля, расположенного рядом с опушкой леса, взлетело звено истребителей. Значит, медлить с уходом опасно. Наше появление, видимо, подняло на ноги всю округу.

Со снижением на максимальной скорости мы разворачиваемся на восток и курс на свою точку. Теперь "сто девятым" нас не догнать! До передовых позиций остается километров сорок. В эфире слышен тревожный голос:

- Евстигнеев! Где ты?! Торопись, надо мной - "фоккеры"...

Узнаю - это Боровой - и тотчас вступаю в связь:

- Далеко от вас! Спешу!

- Торопись, задай жару стервецам!

Мы с ходу наваливаемся на "фоккеры". Получилось так, что я с Мудрецовым иду строго навстречу атакующим, а пара Карпова - она правее нас - угрожает замыкающему восьмерку.

Решаю атаковать первый ФВ-190, который только что вошел в пике. Затем следующий. Но из-за быстрого перемещения снижающейся цели и воздействия отрицательной перегрузки, которая возникает от постоянного увеличения угла пикирования, прицелиться как следует не удается - очередь проходит совсем рядом с "фоккером". Фашист наконец увидел, что дела его плохи, и прекратил штурмовку.

Второй самолет из его группы на выводе из пикирования невольно оказывается на встречном курсе. Идем лоб в лоб. Никто из противников - ни "фоккер", ни я не уступает: что ж, лобовая - так лобовая! Хотя с моей стороны это не совсем разумно: у ФВ-190 четыре огневых точки - две пушки, два пулемета, а Ла-5 имеет всего лишь две пушки. Но отступать нельзя...

Фашист не выдержал - ведет огонь с дальней дистанции. Еще несколько секунд, и наступит мой черед. Но что это? Послышались удары по моей машине значит, снаряды, посланные "фоккером", достигли цели. К счастью, "лавочкин" слушается рулей, а гитлеровский вояка в прицеле. Он не выдержал! Хорошо видна ядовито-желтая окраска брюха, и моя очередь вспарывает его.

Мы разворачиваемся на проскочивших мимо "фоккеров", но они, не пытаясь продолжить бой, уходят в глубь своей территории.

Делаем круг над командным пунктом. Передаю Боровому:

- Нас ждут дома с докладом. Разрешите убыть?

- Счастливого пути. Спасибо за помощь! - слышится в ответ его доброе пожелание.

Сейчас по дороге на точку пока относительно спокойно, можно бегло осмотреть самолет. Заметив на хвосте пробоину в стабилизаторе, начинаю работать рулем высоты - машина послушна, рулем поворота - тоже.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.