Кружки любви - [107]

Только время покажет.

— Эй, — ворчу я Коди, сжимающему заднюю часть своей шеи. — Как продвигается?

Ему надо сдать домашнюю работу в понедельник, когда школа начнет работать.

— Прекрасно, — ворчит он в ответ, не глядя на меня.

Я направляюсь к Эмили и оборачиваю свои руки вокруг её талии, целуя её в родинку.

— Обед почти готов, — произносит она со вздохом.

— Устала?

— Кто-то долго не давал мне заснуть, — дразнит она, помешивая горшочек с жарким, от которого текут слюни.

— Извини, — произношу я с усмешкой.

— Я продолжаю тебе говорить — ты не можешь извиняться и улыбаться при этом, — жалуется она.

— Может быть, ты согласишься нанять кого-нибудь, чтобы печь? — спрашиваю я, в то время как она закрывает горшочек и поворачивается ко мне лицом.

— Зачем? — спрашивает она, обороняясь.

Я задел за живое.

— Потому что ты разрываешься, бегая между магазином, Коди и мной, — честно отвечаю я ей.

— Я в порядке. Мне просто нужно больше спать, — упрекает она меня, пытаясь закончить беседу.

— Сладкая, нанять кого-нибудь печь, так чтобы ты не работала двенадцать часов в день не так уж и плохо.

— Поскольку так будет лучше для меня, чтобы быть здесь, ждать тебя и ублажать во всем? — закипает она, вырываясь из моего объятия.

Какого черта?

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как она исчезает вверху лестницы, топая вплоть до нашей комнаты, где она хлопает дверью. Я оглядываюсь на Коди, чья челюсть отвалилась. Я думаю, что моя тоже. Я никогда не видел Эмили такой.

— Пригляди за обедом, — рычу я, пока прохожу его.

Я взлетаю по лестнице и бросаюсь в открытую дверь, чтобы обнаружить комнату пустой. Затем я нахожу голову Эмили, выглядывающую из-за самого края кровати. Когда я подхожу, то нахожу её на полу с коленями, прижатыми к груди.

Её золотисто-зеленые глаза наполнены огнем, когда она смотрит на меня.

— Я не брошу магазин из-за тебя, Гаррет. Я хотела это место, с тех пор как мне исполнилось шесть. Я разговаривала с моей мамой об этом до дня её смерти. Она знала, как он должен будет выглядеть, даже если она никогда не увидит его сама. Я могу ощутить её в этих стенах. Я провожу каждый день с моей мамой, и я не прекращу этого делать, только потому, что ты требуешь это, — кипит она.

— Я не знаю, почему ты так разошлась, но позволь мне разъяснить некоторое дерьмо для тебя прямо, бл*дь, сейчас, — рычу я.

Она смотрит вдаль мимо меня, и моя ярость возрастает.

— Смотри на меня, — резко приказываю я.

Медленно Эмили возвращает свой взгляд ко мне.

— Я не требовал от тебя бросить долбанное дело. Я спросил, можешь ли ты нанять кого-нибудь, чтобы печь. Только чтобы печь в четыре ё*аных утра, так чтобы ты могла спать как нормальный человек. Я никогда не скажу тебе бросить свой магазин. Почему, бл*дь, ты обвиняешь меня в этом?

— Адам хотел, чтобы я бросила свой магазин, — жалуется она.

Теперь я ослеплён яростью. Я должен убраться от неё, прежде чем скажу что-нибудь, о чём я пожалею или разобью своим кулаком каждую стену в доме.

— Я рад узнать, что ты такого, бл*дь, высокого мнения обо мне, — усмехаюсь я.

— Я не говорила, что ты такой же, как Адам.

— Нет, но ты наказываешь меня за его лажу.

— Я устала, Гаррет, — произносит она печально. — Я знаю, что ты не Адам. Извини, что борюсь с тобой. Я просто чувствую себя перегруженной всем сегодня. Я не знаю почему.

Я расслабляюсь немного, когда сожаление распространяется по её лицу. Я никогда не видел её такой. Немного обеспокоенности в легкости Эмили. Что-то тревожит её.

— Что происходит с тобой? — рычу я, наклоняясь вниз, прежде чем подхватить её на руки с пола и разместить на своих коленях на краю нашей кровати.

— Я не знаю, — лжет она.

— Эмили, — ворчу я.

Это — только её имя, однако оно устанавливает связь такую как мне необходимо.

— Я думаю, что беременна, — шепчет она.

— Хорошо.

Я жду, пока она скажет что-нибудь ещё об этом. Она не принимала противозачаточные почти шесть недель. Я не удивлен, что она залетела. Таков был план, в конце концов.

— Я испугана, — хнычет она, делая вдох у моей шеи.

— Чем?

Я пробегаю пальцем вверх по её позвоночнику, пробуя успокоить её, пока оставшаяся ярость просачивается в мои яйца.

— Всем. Если я не буду хороша в этом. Если я заболею, как моя мама. Что, если я сумасшедшая мамаша, и наш ребёнок, в конце концов, возненавидит меня? Что, если я буду подавлять его или её, и они превратятся в серийных убийц? Что, если я не смогу остановить словесный понос и буду постоянно смущать их? Если это слишком рано для нас. Что, если ты решишь, что ты не хочешь меня, когда я буду толстой и капризной? И есть кое-что о какашках. Я точно не помню, но помню что-то о какашках и рождении с урока развития детей со средней школы. Что, если тебе придётся увидеть мои какашки? Это ужасно, Гаррет. Ты никогда не будешь смотреть на меня так же. А когда Джордан узнает, что я покакала публично, он будет дразнить меня этим всю оставшуюся жизнь, — на половину плачет, на половину стонет она.

— Сладкая, — пытаюсь я сказать, стараясь не смеяться над ее болтовней.

— Не смей смеяться надо мной, Гаррет Шарп, — предупреждает она, смотря в мои глаза.

Я не хочу, но хихикаю. Это забавно. Она смешная.