Кружилиха - [50]

— Вот Андрюша еще картинки нарисовал…

Гости смотрели и удивлялись, откуда у мальчика такие способности.

Но когда Андрей подрос и стал проситься, чтобы его отдали в школу, где учат рисованию, старик встревожился. Уедет, оторвется от семьи. Будет водиться с товарищами, которые не знают, что такое труд, а это самая плохая компания. Начнет пить и сопьется, тем дело и кончится. Мало ли у кого какие способности. Вот у него, Никиты Трофимыча, смолоду была склонность к музыке, он играл на корнет-а-пистоне, а не пошел же в музыканты. Есть для мужчины более достойные занятия, особенно в наше время, когда каждый должен беспокоиться о пользе государства и общества. Нравится рисовать — рисуй на здоровье, никто не запрещает. Но избери главное дело жизни, ему себя и посвяти. Картинки не могут быть главным делом жизни. Я, конечно, не говорю о выдающихся гениях: это единицы.

— Нет, — ответил мальчик Андрей с задумчивой улыбкой, — картинки могут быть главным делом жизни.

Он настоял на своем и поехал учиться в Москву, потом в Ленинград. Павел был в этом споре на стороне Андрея. Старик обиделся и долго сердился на обоих сыновей, а потом ему было неловко вспоминать об этом.

Андрей приезжал каждый год на каникулы, и вот теперь не остался в Ленинграде, где ему предлагали хорошую службу, а вернулся домой и беседует с Нонной Сергеевной о чем-то таком умном и важном, что старик Веденеев не все понимает, хотя и слушает из соседней комнаты, стараясь не пропустить ни слова…

— Единственный метод искусства, — говорит Андрей, — это правда. Все другие порочны.

«Хорошо говорит, — думает старик Веденеев. — Все, что не правда, все порочно».

— Правда, — говорит Нонна, — то есть реализм. Боюсь, не пресно ли это.

«А ты не бойся, — думает старик Веденеев, — он знает, что говорит; тебе бояться нечего».

— Жизнь не может быть пресной, — говорит Андрей. — Наша жизнь благородное, вольно растущее дерево. Нелепо вешать на это дерево елочные украшения; оно и без них прекрасно.

— Мне кажется, — говорит Нонна, — что вы обедняете искусство.

— А мне кажется, — с живостью говорит Андрей, — что вы об этом судите непродуманно.

«Получила?» — думает старик Веденеев.

— Ну, конечно, — лениво говорит Нонна. — Я занимаюсь другими вопросами.

— Реализм, — говорит Андрей, — настолько широк и могуч, что вмещает в себя все остальные методы.

— Говорите проще, — просит Нонна, — не показывайте свою образованность. Что вы этим хотите сказать?

«Ага, сдалась!» — думает старик Веденеев. Он снимает очки и вытирает пот, выступивший на лбу от напряжения мысли…

Все же, когда они объяснятся? Каждый день вместе. Беседуют часами. Беседы, прогулки — все это прекрасно, но девушка ждет, чтобы с ней объяснились.

Андрей писал картину: река, розовый туман над рекой, на том берегу, сквозь розовый туман, — трубы Кружилихи. Он уезжал в город перед зарей, на исходе ночи; перебирался на тот берег и до полудня писал свою картину. Он загорел, как рыбак, и среди разговоров вдруг задумывался и начинал кусать губы: он думал о картине.

Однажды он показал ее Нонне.

— Ну? — спросил он. — Как?

Она сказала:

— Андрюша, вы знаете, я в этом ничего не понимаю.

— Нравится или не нравится? — спросил он отрывисто.

— Нравится, — сказала она.

— А что вам больше всего нравится?

Она подумала и сказала:

— Вот это облако.

— Вы действительно ни черта не понимаете, — сказал он и закрыл картину тряпкой. — А замуж за меня вы можете выйти?

Она засмеялась.

— Вам это очень нужно?

— Очень, — сказал он. — Я из-за вас не остался в Ленинграде. — И он обнял ее и сказал: — Нонна!..

Она отстранила его руки.

— Нет, пожалуйста.

— Нет?

— Нет.

…Не понимают обыкновенной человеческой дружбы. Если ей нравится ходить с ним по окрестностям и любоваться пейзажами, это вовсе не значит, что она готова быть около него всю жизнь.

У Мариамны — слух как у кошки: все слышала. Подслушала — хоть была за две комнаты, — как Андрей сделал жиличке предложение, а та отказала. В тот же вечер Мариамна рассказала об этом Никите Трофимычу.

Старик пришел в ярость: что же она о себе думает, жиличка? Какого мужа ей надо? Андрей — ей не пара?..

— Андрюша, — сказал он, оставшись с сыном наедине, — ты как хочешь, а я ее на квартире держать не буду.

Андрей посмотрел на него пристально и сказал:

— Вот что, папа… — Он помолчал. — Пусть она живет. Можешь ты это сделать для меня?

— Сынок, — сказал Веденеев ласково, — я же вижу, что вся твоя жизнь около нее. И мне за тебя обидно; пойми.

— Пусть она живет, — повторил Андрей, встал и вышел.

Старик наблюдал с болью в сердце: ничего не изменилось. Нонна по-прежнему разговаривала и смеялась, а Андрей — как пришитый около нее…

«Сколько слов сказано, — думал Никита Трофимыч, слушая их разговоры, — сколько слов хороших — и все напрасно, и такой человек, как Андрюша, страдает зря».

И о заграничной командировке больше ни слова. Картину увезли в Москву, и о ней ни слуху ни духу, а Андрей — дурак! — пишет портрет Нонны Сергеевны.

«Если бы она была хорошая девушка, — думал старик Веденеев, — она бы дорожила его любовью. Такая любовь на земле не валяется: знай подбирай».

Вдруг принесли телеграмму: картина «Завод у реки» получила премию. Пришла газета, в которой был снимок с картины и большая статья. В статье Андрея называли: молодой талантливый художник. Старик Веденеев созвал гостей на большую выпивку. Такого праздника в доме не было со дня свадьбы Павла. Праздник был испорчен Нонной: она опоздала, и Андрей сидел скучный, как день осенний. Наконец она явилась, и надо было видеть, как взошло солнышко, как Андрей стал говорить, двигаться, смеяться… Этого вечера Никита Трофимыч не простил Нонне.