Кружение над бездной - [9]

Винтообразный червь повседневности точил душу Герберта Адлера. Он отдал многое, отказался от обычного образа мысли, но не стал счастливее. Скорее наоборот. Его любимая Эльза, словно завороженная, стала жесткой, непреклонной и, несмотря на наличие домашней церкви, настаивала на ежевоскресных поездках в дальнюю церковь, занимавших весь день, и вообще заявляла, что хотела бы причащаться каждый день.

Однажды, лежа на боку, отвернувшись от Эльзы, Герберт услышал:

— Я хочу, чтобы ты стал священником.

Герберт удивленно повернулся к жене. Он знал, что она не шутит. Логика всей его жизни с угадываниями тайных желаний накренилась над бездной. Что это? Эльза угадала его тайное желание или высказала свое?

— Эльза, религия — сильнодействующее лекарство. Если с непривычки хватануть лишнего, она может превратиться в яд!

Так или иначе, но отец Никифор внезапно предложил Герберту заочно поступить в семинарию. Эльза клялась, что она ни о чем его не просила. Герберт привык к фантастическим совпадениям, являющимся повседневным доказательством присутствия Божьего, пространно пофилософствовал о жизни и своем предназначении, и согласился.

6

Вот она, живая мука — довольно, впрочем, приятная — испытывать беспрестанное удивление к жизни. С другой стороны, «случайное, являясь неизбежным, не оставляет причин для волнений» — тоже обворожительная и неугасимая истина. И не важно, солидный ты буржуа в очаровательном автомобиле или бомж на грязной скамейке в парке: они оба должны знать, что князь мира сего изгнан будет, и в присутствии такой надежды на иную жизнь должны оживать самые несмелые упования.

Нельзя сказать, чтобы существование Герберта Адлера было мрачным до фанатизма и заключалось исключительно в ожидании Царства Небесного. Как раз наоборот, его излишняя ангажированность земной жизнью вызывала недовольство окружающих. «Ты — мымра, точнее, мымр», — говорил ему сын, не отвыкший от прежних свобод внутрисемейной демократии. Герберт соглашался: «Да — мымр. Очень я вас всех достал?» «Очень», — отвечала семья, и все понимали, что раз такой разговор еще возможен, значит, не всё потеряно. Со временем отношения с детьми и Эльзой пришли к определенной стабильности, руины помпей досадных ссор покрылись усталым пеплом взаимного прощения, и всепоглощающий текущий момент грациозно прикарманил всеобщее внимание, не оставляя времени на инвентаризацию взаимных обид. Не осуждай осуждающего тебя, не отвечай осуждением на осуждение. Ах, как это трудно…

Герберт почувствовал все неприличие своих попыток постоянно проповедовать. Эльза тоже понемногу сдала позиции, усомнившись в неуязвимости своей правоты, а дети, заметив, что родители все еще способны быть живыми людьми, потянулись обратно. Джейк, которому исполнилось пятнадцать, обладал щепетильным сердцем и веселым нравом.

— Я верю, но по–своему. Оставьте меня в покое. Просто Бог сейчас не первый в списке моих приоритетов.

Герберт вяло возражал, что так не должно быть, что в соответствии с первой заповедью Бог должен заслонять собой все прочие приоритеты… Джейк разгорячился, наговорил тысячу дерзостей, высмеял самодельную часовню, мол, организовали алтарь на бывшем столе для игры в рулетку, и прочее, прочее, прочее… Но потом внезапно обнял отца и попросил прощения. Семья смирилась с тем, что содержать волосы и одежду в порядке не всякому под силу и перестала подкалывать Джейка, отчего тот расслабился и на глазах спокойно относящихся к этому родителей начал позволять себе безнаказанно проспать школу, напиться терпким субботним вином в понедельник с утра и затеять шуточную дуэль с отцом на подарочных шпагах, в ходе которой запрыгивал на обеденный стол, громко скрещивал оружие и трагически падал, «пронзенный» безжалостной сталью противника. Эльза и Энжела смеялись до слез, и Герберт тоже потихоньку смягчался, не дулся и не кичился своей беспрестанной настроенностью на неземное.

Каждый из них старался не заглядывать в тот угол совместной судьбы, который в противном случае сулил окончательно затянуться паутиной разногласий.

Энжела и Альберт жили вместе уже два с половиной года. История их причудливого знакомства была окончательно позабыта и потеряла какое–либо значение. Сам Герберт уже с трудом мог припомнить, откуда в жизни его семьи взялся Альберт, да и в Альберте нелегко было узнать молодого человека, за которого Адлеры выдавали дочь замуж. Альберту исполнилось тридцать, однако солидности это ему не прибавило. Он оказался человеком переменчивым и легко внушаемым. Будучи милым и общительным, с прекрасным покладистым характером, поначалу он охотно (так, во всяком случае, казалось) принял прежние доправославные принципы семьи Адлеров, начал активно участвовать в деле Герберта, освободив нервозную невесту от необходимости работать, и даже добился успехов на этом поприще. В результате счастливого стечения обстоятельств всего за какие–то три недели бизнес Адлера внезапно принес доход почти в двести тысяч долларов, и Герберт, не задумываясь, выписал молодоженам чек на сто тысяч. Те были изумлены и поначалу боялись прикасаться к этим деньгам, но потом пошло–поехало… Вереницу безумств приобретательства довершили две лошади, купленные Альбертом в подарок себе и юной супруге. Одни только седла обошлись в пять тысяч, не говоря уже о помесячной плате за съем стойл в конюшне, равной цене за съем небольшой квартиры.