Крутые повороты - [4]

— Уленька, ты еще недостаточно окрепла и тебе будет тяжело.

— Что ты, Иван, вот жена Ефима ездит. Да и погода благоприятная, не спеша довезем.

Не мог уговорить Иван, отпустил. Поначалу все шло хорошо. Дошли до покосов нормально, спокойно загрузили в баркас остатки сена и отправились в обратный путь. Однако к полудню ветер усилился, пошли крутые волны. Грести стало тяжелее. Бабы забеспокоились:

— Может, повернем, Ефим, к берегу, отстоимся?

Ефим не соглашался:

— Что вы? Озеро разыграется не на шутку. До поворота в губу осталось немного, а там тихо.

Пошли дальше. Но как ни старались идти подальше от берега, волны все ближе и ближе прижимали баркас к берегу. Когда до поворота оставалось совсем немного, наскочили на отмель. Попытки веслами оттолкнуть баркас и снять его с мели ничего не дали. Баркас все глубже врезался в отмель. Ефим не на шутку забеспокоился:

— Да, бабоньки, застрять нам здесь никак нельзя. Придется выталкивать баркас.

Все трое сошли с баркаса и стали его сталкивать с мели. Слегка сдвинут баркас — очередные волны снова его выбрасывают на мель. Так бились почти полчаса. Сначала вода доходила до колен, затем уже до пояса. Наконец сдвинули. Быстро взялись за весла и через несколько минут сумели войти в губу. Здесь пристали к берегу, чтобы выжать промокшую одежду и немного передохнуть. К дому Ивана пришли быстро. Обеспокоенные родные ждали баркас на берегу. Сразу же всех троих направили в избу, где мать Ивана стала всеми имеющимися средствами их отогревать. Сено же без них выгрузили и занесли на поветь. Вскоре Ефим с женой ушли к себе. Ульяна осталась лежать в кровати. Вечером у нее поднялась температура. Ее стало то знобить, то бросать в жар. Мать истопила печь, заварила разные травы и заставляла пить лечебные отвары. Ночь Ульяна проспала более спокойно. Иван все время был рядом. На следующий день привели доктора. Он определил серьезную простуду и воспаление легких, дал необходимые лекарства и предписал строгий постельный режим.

Трое суток Ульяна боролась с болезнью, но ее состояние существенно не улучшалось. На четвертые сутки вечером она позвала Ивана:

— Знаешь, Иванушка, мне вроде бы стало легче, болезнь как будто отходит куда-то. Чует мое сердце — это не к добру.

— Что ты, Уленька, все будет нормально, не пугай ты нас.

— Вряд ли… Береги, Иван, детушек, не оставляй их.

Глухие рыдания сотрясли Ивана, слезы сами катились из глаз, он не мог остановить их. Упав грудью на кровать Ульяны и держа ее за руку, он еще громче зарыдал:

— Что надумала? Все образуется. Как же мы без тебя?

Дети испуганно стояли около кровати. Они впервые видели плачущего отца. Всю ночь отец просидел около кровати.

Утром Ульяны не стало. Она лежала на кровати бледная, с успокоенным лицом. Похоронили ее на деревенском погосте. Провели скромные поминки в избе Ивана. Иван ходил как потерянный, еще толком не осознав случившегося. Смотрел на все пустыми глазами. Машинально делал, а иногда и внезапно бросал домашние дела. Ничто его не интересовало.

Отходил от горя и привыкал вновь к холостяцкой доле Иван медленно. Для него одновременно работать в артели и вести домашнее хозяйство становилось все тяжелее. К зиме продали корову, оставили только кур. Сам Иван заметно постарел, отрастил бороду, замкнулся в себе, стал необщительным и неразговорчивым. Артельщик Егор не раз ему говорил:

— Брось, Иван, терзать себя и убиваться. Былого не вернешь, а жить надо, хотя бы ради детишек.

Однажды зимой к Ивану зашел Федор Гаврилович, еще с порога молвил:

— Здравия тебе, Иван Тихонович! Здравия вам, Агафья Ильинична! Здоровы ли детки?

— Благодарствуем, Федор Гаврилович. Все здравы. Хорошего здоровья и тебе. Проходи к столу, чем рады, тем и попотчуем вас.

Агафья Ильинична быстро накрыла на стол уже приготовленные к обеду грибочки соленые, уху из сигов, картошку, жаренную с салом, хлеб. Федор Гаврилович принес с собой леденцы и пряники детям, бутылку водки. Зашел неспешный разговор о скотине, дровах, деревенских новостях. Иван не мог понять, зачем пришел тесть. После похорон Ульяны он зашел к нему впервые. Вскоре тесть объяснил свой приход:

— Иван, я вижу, как тебе тяжело с тремя детьми и хворой матерью. Мне хочется помочь тебе, немного облегчить твою жизнь. Я знаю, что ты очень любишь своих детей. Ты подумай и не горячись, если я тебя попрошу отдать младшего внука мне на воспитание. И тебе будет легче, и Сереже лучше. В нашем доме моя жена и невестка могут больше уделить внимания мальчишке, пока он маленький. А когда он подрастет, ты снова сможешь забрать его к себе. Ну как, Иван?

Иван, еле сдерживая неприязнь к тестю, ответил:

— Спасибо за заботу, дорогой Федор Гаврилович! Мне думать нечего, детей я никому не отдам, как бы мне ни тяжело пришлось. Так завещала мне Ульяна. Пока я жив и могу достаточно зарабатывать на хлеб, дети будут со мной.

— Я не неволю, Иван. Но не торопись, подумай еще. Заходи к нам.

На том и разошлись.

Весной Иван все чаще стал выезжать то в город, то в Соломенное, где у него достаточно было родственников. Раньше он редко навещал их, да и они не баловали его приездами. О целях своих поездок Иван в деревне не распространялся. Однажды в конце августа в деревне с удивлением наблюдали, как Иван вместе с Ефимом загружали телегу нехитрым домашним скарбом, потом усадили детей и поехали к парому. Паромщик помог завести лошадь с телегой на паром. Затем паром отчалили и втроем потянули его за канат на другой берег губы. На берегу Иван поблагодарил паромщика, низко поклонился в сторону деревни и тихо молвил: