Крутой приз - [37]

– Ах, надоел он мне!

А сидел он на ней как на греческой богине. Через минуту она обратила внимание, что выделяется ярким пятном на этой ярмарке чуть прикрытых женских телес. В плетеные кресла рядом с ее шезлонгом разместились кадровик Слава и Федор Галушкин. Они тоже собрались позагорать. И тот и другой, видимо, любили последними вставать из-за обеденного стола, или были большими почитателями пива. Когда они прилегли – их животы, вдоволь натренированные этим благородным напитком, съехали набок наподобие объемистых сумок. Федя Галушкин галантно улыбнулся Лизе и выдал незатейливый комплимент:

– Ты, Лизавета, похожа на воспитательницу в детском саду!

– Что, строгая очень?

– Нет! – рассмеялся Федор, – ты единственная здесь одета.

– Это естественно! – пожала плечами Лиза, – во мне напрочь подавлены стадные инстинкты. Я иногда думаю, что если бы была возможна реинкарнация, то я бы превратилась не в ту особь, что пасут на лужку, и которой вы нас за глаза называете, а хотела бы видеть себя белорыбицей в чистых и прозрачных водах горного ручья.

– Не нервируй народ, Лиза, покажи свое личико, сходи, купальник одень, видишь все мужики собрались, ходят товар рассматривают, – зубоскалил Федя, – ты нашим дамам и так стала поперек горла, а тут еще выделиться хочешь.

– Не поняла! – сказала Лиза, хотя хорошо поняла Федора Галушкина. Она единственная из присутствующих дам, как королева села на пароход и теперь еще была им немым укором.

– Все-то ты понимаешь, – подтвердил ее догадки Федор, – остальные вроде как предлагают себя, одна ты неприступная крепость.

– У меня и в мыслях ничего подобного нет! – неожиданно стала оправдываться Лиза.

– Рассказывай, рассказывай!

– Я честно!

Федор Галушкин ей не поверил и спросил:

– Если честно, то скажи тогда как на духу, какие тебе мужчины нравятся?

Балаболкин Вячеслав похожий на морского котика на лежбище заинтересованно поднял голову.

– Импозантные как мы, – подал он голос, – или Гераклы?

Что он понимал, под импозантностью, Лиза не стала уточнять. На них обоих, кроме длинных спортивных трусов ниже колен, ничего не было. А уловить подоплеку вопроса она сразу не смогла.

– Какие мужчины мне нравятся? Никакие!

– То есть!

– Не поняли!

Лиза чуть-чуть привстала в шезлонге.

– Так, как вами сформулирован вопрос, он у нормальной девушки может вызвать только брезгливость и омерзение.

– Почему? – с обоих интервьюеров слетел налет легковесного зубоскальства.

– Потому, что мужчин во множественном числе я воспринимаю как косяк похотливых жеребцов, гоняющимся за минутными удовольствиями. А мой мужчина должен быть в единственном числе. Он для меня будет и царь, и друг, и бог, и муж. Навеки один единственный! Я жду его, я ищу его, и я его обязательно встречу. И если хотите знать, отдам себя безраздельно навеки только ему одному по любви!

– И кем он должен быть?

– Неважно кем! Пусть будет каменотесом, пусть будет водителем, пусть будет архитектором, но он должен быть созидателем.

– Да, такая живо отучит пить пиво! – рассмеялся Федя, хлопая по животу Балаболкина. Кадровик обиделся.

– У самого бурдюк не меньше! – воскликнул он.

– А как ты его узнаешь? – продолжал допрос Лизы заинтересованный Федя.

– Как узнаю? Стоит мне только взглянуть на него– душа затрепещет, захолонет, от страха ноги отнимутся, сердце екнет, а глаза у меня станут счастливые, счастливые.

– Лизавета, ну-ка сними очки! – попросил Федя Галушкин.

– Не снимай! – запротестовал Балаболкин. – Снимешь, когда этот нахал уйдет, а я один останусь.

Но неожиданно уйти пришлось им обоим. На палубе среди прекрасных женских тел, которым природа несказанно щедрой рукой отмерила красоты, волшебных линий и грации, находились и представители противоположного пола. В не такие уж и далекие античные времена, когда мужчины занимались ратным делом или тяжелым физическим трудом, торс древнего человека заметно отличался от вешалки нашего современника. С развитием цивилизации мощная грудная клетка прачеловека плавно перетекла в представительский живот. Почти все мужчины находящиеся на верхней палубе, не исключая и собеседников Лизы Федю Галушкина и Балаболкина Славу, подтверждали теорию Дарвина о естественном отборе – выживают приспособившиеся к той жизни, что дана априори. Сытая жизнь – сытое брюхо. Банк откармливал мужиков, как каплунов. Но в этот банковский стандартизированный инкубатор, как исключение из правила, затесался урод, говоря благопристойным языком – альбинос. Это был Луганский Клим. Своим выходом на палубу, где загорали дамы банка, он вызвал зубовный скрежет у остальных мужчин.

– Сволочь!

– Скотина! – выругались почти одновременно Галушкин Федя и Балаболкин Вячеслав.

– Появился гад!

– Пошли отсюда!

– Что случилось? – не поняла Лиза и посмотрела на урода Луганского Клима, неспешно идущего вдоль левого борта. Кадровик с хозяйственником встали с кресел и направились к трапу, ведущему на нижнюю палубу. Когда они поравнялись с Климом Лиза поняла, в чем дело и улыбнулась. Луганский был культуризмом. У него каждый мускул, каждый фрагмент тела путем многочасовых изнурительных тренировок был рельефно очерчен. По нем можно было изучать анатомию тела.