— Тогда обращайся с ним аккуратно. Не буду объяснять, сколько стоят эти игрушки. Они не растут на деревьях.
Я молча кивнул. Я был уверен, что разрыдаюсь, если скажу хоть слово.
— И шевели мозгами. Если они велели подвесить десятисильный мотор, то двадцать сил дадут тебе фору. Не уверен, правда, какую, хотя она может помочь вернуть мне лодку. Я положу запасную канистру с десятью галлонами и подсоединю её шлангом к мотору. Тебе не придется заниматься дозаправкой в темноте.
Мои губы дрожали, когда я благодарил его.
— За что? — насупившись, спросил он. — За то, что я распустил слюни? Думаешь, для меня огромная радость лишиться лодки?
— За то, что вы спасли жизнь моей дочери.
Он недовольно фыркнул:
— Ради Иисуса Христа, открой глаза, Кэмбер, и взгляни наконец на жизнь трезво. Когда ты собираешься быть здесь?
— Позвольте мне заплатить хоть сколько-нибудь.
— Убирайся, пока я не передумал!
Он открыл дверь будки и, когда я отошел от неё футов на десять-двенадцать, негромко окликнул меня:
— Кэмбер!
Я повернул к нему лицо.
— Ещё одно, Кэмбер. Сегодня ночью…
— Да?
— …забудь, что ты знаком с цивилизацией. Не скули. Будь безжалостным.
Кивнув, я пошел к машине.
Алиса ждала меня. Когда я вылез из машины, она открыла дверь и бросилась мне в объятия.
— Джонни, никогда не говори, что я не люблю тебя и в тебе не нуждаюсь. Тебя не было так долго! Что-нибудь случилось?
Я поцеловал ее, и некоторое время мы стояли, прижавшись друг к другу.
— Ты достал лодку?
— Да, достал, — сказал я. — Лодку я достал.
— Слава Богу, Джонни. Знаешь, ведь ни ты, ни я сегодня ничего не ели.
— Я не голоден. Мне не хочется есть. Кто-нибудь звонил? Я имею в виду…
— Я понимаю, — сказала она. — Звонили три раза, но не те, кто нас интересует. Знаешь, люди каким-то шестым чувством понимают, что с нами что-то происходит. Именно поэтому и звонили Дженни Харрис, Фреда Гудмен и Дэйв Хадсон.
Следом за ней я прошел в кухню. Она бросила на меня вопросительный взгляд.
— Дэйв был встревожен, Джонни. — Она села за стол. В кухне стоял аромат свежесваренного кофе. — Сядь. Кофе, я думаю, ты всё же выпьешь. Почему Дэйв обеспокоен? Ведь не из-за чека?
— Нет, не из-за чека.
Я рассказал ей о пистолетах. Выслушав меня, она встала и, опершись спиной о стол, стала разглядывать меня своими широко расставленными глазами:
— Бедный Джонни!
— Мне не нужна жалость, — раздраженно ответил я.
— Что бы ты стал делать с оружием, Джонни?
— Не знаю. Я никогда не мог кого-то ненавидеть, таить злобу. Что бы со мной не происходило, я всегда винил только себя. Потом я встретил хозяина лодочной станции — Маллигэна. Я мог бы сказать себе: «Этот тип — хулиган, держись от него подальше». Люди подобного склада всегда пугали меня. Конечно, мужчина никогда не скажет, что боится. Он взрослый человек, а такие малодушные признания приличны разве что мальчику. У женщин не возникает подобных проблем, им не надо притворяться героями, за которых пытаются выдать себя мужчины. Так вот, Маллигэн сказал, что мне надо научиться ненавидеть, и весь обратный путь я размышлял. «Кэмбер, — говорил я себе, — что ты за человек? У тебя отняли существо, которое ты любишь больше всего на свете, а ты напуган, полон жалости к себе и своей дочке, но ненависти к этим подонкам у тебя нет».
Минуты две она молчала, потом сказала медленно и задумчиво:
— Я понимаю тебя, Джонни. Но какая польза была бы от пистолета? Мы не можем перестать быть самими собой, что бы ни произошло с Полли. Разве мог бы ты наставить на кого-нибудь оружие и спустить курок?
Я ответил не сразу:
— Нет, не мог бы.
— Я рада, — сказала она.
— Рада, что я абсолютно беспомощен в подобных ситуациях? Что от меня нет никакой пользы?
— Рада, что ты такой, какой есть.
Потом я рассказал ей о Ленни Монтец и красном «мерседесе». Я рассказал ей все, не упустив ничего. Минуты две она молчала. То, что она потом сказала, было для меня неожиданно. Она хотела знать в точности, какие чувства я испытывал к Ленни Монтец.
— Никаких. Абсолютно никаких.
— Ты мог отвезти её в полицию. Силой, — медленно сказала она. — Мисс Клементин видела, как она забрала Полли. Ты подумал об этом, Джонни?
— Нет.
Я никогда не видел такого выражения на лице Алисы — ужас, к которому примешивалось презрение.
— Говорю тебе, такая мысль не пришла мне в голову. Боже, прости меня! Алиса, я просто не подумал, что мисс Клементин могла бы опознать ее.
— Это правда, Джонни?
Слезы разочарования, гнева и беспомощности наполнили мои глаза.
— Нет, нет, нет! Как ты можешь подозревать меня? За какое чудовище ты меня принимаешь?
— Ах, Джонни… Я просто не знаю… Не знаю, что и думать.
— Но даже если бы я заставил её поехать со мной в полицию, — умоляющим голосом сказал я, — Полли всё равно оставалась бы у них в руках.
— Джонни, неужели ты не понимаешь, что и она оказалась бы в наших руках? Задержи мы эту сучку, и у нас появился бы первый проблеск надежды, а у полиции — реальный шанс раскрыть преступление.
— Что ты пытаешься доказать? — воскликнул я. — Что я подписал смертный приговор своей дочери? Именно это ты хочешь сказать?
— Я этого не говорю, Джонни. Говоришь ты.
