Крутой детектив США. Выпуск 15 - [63]

О злодейке-девице я песню спою,

Что решила прикончить семейку свою

И, принявши на душеньку грех,

Их на небо отправила всех.

Первой дочка решила мамашу убить,

Пой, рикети-тикети-тин,

Опротивело ей поученья сносить,

Пой, рикети-тикети-тин,

Цианиду она ей подсыпала в чай

И сказала: «Мамаша, прощай!»

Очень милая вещица. Я расслабился и только теперь понял, как напряжены мои нервы.

А потом наступил и сестрицы черед,

Пой, рикети-тикети-тин,

Чтобы та никогда уж не лезла вперед,

Пой, рикети-тикети-тин.

Керосином облив, попрощалась с сестричкой

И легонечко чиркнула спичкой.

Я чувствовал себя настолько отдохнувшим, что решил открыть банку томатного сока и прополоскать кишечник. Прибавив звук, я вышел на кухню.

На братишку навесила камень она,

Пой, рикети-тикети-тин,

Чтобы он побыстрее добрался до дна,

Пой, рикети-тикети-тин,

И никто его там не искал,

Так мальчишка бесследно пропал.

Я поймал себя на том, что тихонько посмеиваюсь.

А однажды зимой, от безделья томясь,

Пой, рикети-тикети-тин,

За второго братишку злодейка взялась,

Пой, рикети-тикети-тин,

На кусочки его изрубила

И бифштексом народ угостила.

Мысли о Медли не выходили у меня из головы. Почему я не могу принять его таким, каким он представляется другим людям? Человека не убивают без причины, — конечно, если убийца не маньяк, а Медли не казался мне маньяком. Тогда почему он считал необходимым уничтожить именно Курта Стиффлера?… А впрочем, почему я должен решать головоломки в свободное от работы время? Прочь, прочь, Джон Медли! Оставь меня в покое до завтрашнего дня, когда я начну всё заново.

Некоторое время я лежал, слушая музыку. Закончилась баллада, за ней последовала не менее жизнерадостная безделушка под названием «Родной город», в которой помимо других колоритных типов рассказывалось об аптекаре, убившем тещу и размоловшем в порошок её косточки.

И он зарыл тот порошок

Так глубоко, как только смог.

После песен Лернера другие пластинки показались мне пресными. Вскоре я почувствовал, что меня клонит в сон, однако времени поспать уже не оставалось. Часы показывали тридцать пять первого.

Зазвонил телефон.

— Извини, Фрэнк, — услышал я голос Гарри, — лучше бы тебе подъехать.

— Понял, — сказал я. — Она отключилась.

— Нет, отключаться она, похоже, не собирается. Но… как бы это сказать… В общем, боюсь, она затеет скандал с одной парочкой. У неё такое агрессивное настроение. В данную минуту она в сортире, поэтому я тебе и звоню.

— Выезжаю, — сказал я. — Спасибо, Гарри.

Я надел пиджак и вышел из дома. Прежде чем сесть в машину, я глянул на луну. Сейчас она казалась чуть больше и круглее, чем пару часов назад. Наверно оттого что передвинулась из зенита ближе к горизонту. Почему-то перед моим мысленным взором возникло мягкое, льстивое, улыбчивое лицо Джона Медли. Может быть, я одержим навязчивой идеей?

4. Джон Медли

Как часто бывает во сне, какая-то часть моего мозга сознает, что это сновидение, но проку от такого сознания нет. Страшный сон продолжается, возможно, он длится всего мгновение, но это мгновение кажется вечностью.

Диерда, Диерда, возлюбленная моя! Всегда, всегда Диерда!

Боже, я молюсь, чтобы душа её обреталась в мире и покое. Она с Тобой. Сделай так, чтобы она обрела покой и в моих снах. Разве я ревностно не служил Тебе, не являлся твоим орудием в мирских делах, когда Ты призывал меня. Через меня Ты творишь милосердие. Когда же, о Господи, коснется и меня Твоя милосердная длань? Если по мысли Твоей время моего земного существования ещё не завершилось, спаси меня от этих снов, этих исчадий ада, терзающих меня по ночам. Сколько раз дьявол будет заставлять меня снова и снова убивать Диерду? Как долго Ты позволишь ему издеваться над рабом Твоим?

Сегодня ночью мое оружие — пистолет. Я поднес его к её затылку, когда она, ни о чем не подозревая, смотрела в окно. Я нажал на спусковой крючок, и меня оглушил звук выстрела. Я увидел крошечное отверстие в её голове, куда вошла пуля. Но она продолжала стоять.

Потом обернулась, и я увидел, что у неё снесено лицо. Теперь оно — кровавый овал с глазами, один из которых смотрел на меня, а другой — невероятно, невозможно, ужасно! — болтался на ниточке. Ее безгубый рот был открыт, из него неслись дикие, животные вопли.

Я знал, что это сон, что реальность не такова, но мне казалось, что кошмар продолжается вечно.

Спасибо тебе, Господи, что всё оказалось плодом моего больного воображения. Сон исчез. Диерда исчезла…

Лежа в постели с открытыми глазами, я слышал, как часы в гостиной пробили один раз. Который час? Половина, но какого именно часа? А впрочем, какое значение имело для меня время? Возможно, удар означал час ночи, но мне думалось, что это не так.

После одиночного боя часов я обычно включаю свет, хотя иногда лежу в темноте, ожидая следующего получаса. Сегодня я свет не зажег — не исключено, что полицейские, хотя, по всей видимости, они ни о чем не догадываются, наблюдают за домом. Заметив, что я лежу без сна, они могут подумать, что причиной бессонницы является чувство вины или страх. В действительности же я не вижу вины в том, что убил Курта Стиффлера.

Я совершенно уверен, что полиция не может серьезно подозревать меня в убийстве этого парня. Но чтобы у них не зародилось и тени сомнения, чтобы они не докучали мне расспросами, сегодня ночью в моей спальне свет не горел.