Крушение - [68]

Филипп, не вмешиваясь, смотрел на нее с печальной задумчивостью. Разговор возобновился без его участия. Так прошел еще час, после чего дети наконец собрались уходить.

Филипп остался наедине с Кароль посреди слишком просторной гостиной, в абсолютной тишине. Он внезапно осознал, что весь этот день, начиная с обеда в «Порфире» и до этой минуты, был медленной подготовкой к одиночеству. Кароль была здесь, он мог смотреть на нее, мог коснуться рукой, но она словно перестала существовать для него.

— Какие они милые, — сказала она. — Такие простые и веселые! Признайся, было бы досадно отказаться от сегодняшней встречи!

— Тебе — возможно. Но мне этот ужин показался невыносимым. Я не умею притворяться, Кароль. Когда мне плохо, я должен быть один.

Она подошла ближе, встала перед ним, дерзко задрав подбородок, положила руки ему на плечи.

— Совсем один? — спросила она.

— Да, Кароль.

— Значит, мне нужно оставить тебя?

— Я не это имел в виду… — пролепетал он в ответ.

Кароль смотрела на него с насмешливой и нежной настойчивостью. Незаметно они сделали шаг навстречу друг другу. Губы Кароль приоткрылись. В мельчайших подробностях повторялась вечерняя сцена, произошедшая между ними некоторое время назад. Зачем ей отдаваться ему теперь, когда она объявила, что любит другого человека? Что это, компенсация? Акт милосердия? Прощальный подарок? Он почти прижимал ее к себе — теплую, похотливую, умелую. Их губы соприкоснулись. Филиппу показалось, что у него в мозгу лопнула какая-то жилка. Сделав над собой нечеловеческое усилие, он оттолкнул Кароль.

— Нет, — произнес он. — Только не это. Отныне никогда!..

Она улыбнулась жалостливо-сочувствующей улыбкой, безвольно уронив руки.

— Очень жаль, Филипп! Как же ты заблуждаешься!..

Мгновение спустя она исчезла в своей комнате.

У Филиппа задрожали ноги, и он упал в кресло. Эта победа над собой лишила его сил. Взять назад свои слова, постучать в дверь ее спальни, умолять открыть!.. Он чуть было не поддался искушению, но постепенно самообладание вернулось к нему. По мере того как плоть смирялась, разум освобождался. Отстранившись от сиюминутности, он представлял себе, что будет дальше. Будущее без Кароль! Пропасть, нонсенс, медленное удушение!

Он отправился в свой кабинет, сел за стол и захотел умереть. Все было так просто: прощальное письмо; маленькое черное круглое отверстие револьверного дула у виска; взрыв тысяч солнц; конец всех проблем… Тянулись минуты. Последние. Только от него зависит, когда нажать на курок — немедленно или чуть позже. Нет, он не станет себя убивать. Филипп пошел в бывшую комнату Жан-Марка, разделся и лег, ненавидя свое огромное рыхлое тело и расслабленный рассудок, выживающие в любых, самых ужасных обстоятельствах! Кароль так непостоянна! Возможно, через некоторое время она устанет от Рихарда Рауха и вернется к нему? Филипп закрыл глаза. В его голове зазвучало подобие молитвы.

XV

Вернувшись в квартиру, Франсуаза застала всю команду за работой: Даниэль красил валиком стену в бледно-желтый цвет, Жан-Марк обрабатывал котел отопления серебристо-серой краской, Дани и Лоран белили дверные рамы, а Николя, стоя на стремянке, шлифовал карнизы.

— Вы заметно продвинулись! — сказала Франсуаза.

Она надела старую кофту Александра, заляпанную краской, и взялась за кисть, чтобы помочь в работе.

— Итак, — спросил Даниэль, — ты видела папу?

— Да.

— Что он сказал?

— Письмо домовладельца как будто составлено по всей форме, так что можно не беспокоиться. Но есть и другое известие: он объявил, что они с Кароль собираются разводиться!

Все замерли.

— Вот это да! — присвистнул Даниэль.

— Ну и что? Тебя это удивляет? — спросил Николя.

Даниэль пожал плечами:

— По правде говоря — не слишком! Какое у него было лицо, когда он сообщал тебе эту великую новость?

— Очень спокойное и очень холодное, — ответила Франсуаза.

— То есть ему плевать!

— Возможно, он бы так реагировал год или два года назад. Но в последнее время он, по-моему, просто не мог без нее обходиться!

— Значит, развод попросила она?

— Конечно! — кивнула Франсуаза.

Обмакнув кисть в белую краску, она нагнулась, чтобы заняться плинтусами. Жан-Марк так ничего и не сказал. Франсуаза спрашивала себя, что должен чувствовать брат, узнав об этом разрыве. Облегчение? Досаду? Или ему все равно? Теперь, когда он влюбился в Валери и даже решил жениться, Кароль должна была утратить для него всякую привлекательность.

— И что ты ему сказала? — поинтересовался Даниэль, продолжая водить валиком по стене.

— А что я могла сказать? — буркнула Франсуаза. — Я была ошарашена! Кроме того, он, кажется, хотел только одного — чтобы я поскорее убралась…

— Да, не хотела бы я оказаться на твоем месте! — воскликнула Даниэла. — Ужасная ситуация! Я одного не понимаю — позавчера, за ужином, все у них было как будто в порядке! Думаешь, они уже тогда приняли решение?

— Ну конечно! — вмешался Даниэль. — Это обычная манера поведения в нашей семье, старушка моя! Когда она отваливает?

— Не знаю, — сказала Франсуаза.

— Как странно думать, что мы ее больше не увидим, — вздохнул Даниэль, — во всяком случае, в папином доме. Вообще-то, я ее любил, несмотря на все недостатки!