Крушение столпов - [79]

– Ах да! Верно! У вас ведь автомобиль!

Старик потряс бронзовым колокольчиком с деревянной ручкой, лежавшим рядом с ним на траве. Казалось, будто похоронный звон прокатился по крышам и гумнам деревни, и крестьяне внизу стали говорить:

– Гляди-ка! Господин маркиз зовет Флорана раньше, чем обычно. Может, ему нехорошо, а может, это из-за майора, который давеча приехал?

Флоран появился на площадке, сипя и шаркая ногами.

– Флоран, одеваться! – приказал маркиз. – Мне нужно ехать в Жуэнври.

Старик дворецкий поспешил обратно в замок.

«Так, так, что же мне, прямо сейчас ему сказать или подождать, пока мы тронемся в путь, – размышлял Жилон, выполнивший лишь часть – притом наименее деликатную – своей миссии. – Если я скажу ему сейчас, он может взбрыкнуть или захочет подумать. А если я скажу только в машине, у него сложится впечатление, что это западня… И зачем только я ввязался в эту историю? Но, в сущности, Господу, должно быть, на это наплевать. Правда, мне бы хоть сообразить привезти кюре – вот что нужно было сделать. Вот ведь всегда я обо всем думаю слишком поздно. Нет, я не вправе, я должен сказать ему прямо сейчас».

И он, просунув язык в дырку, где не было зуба, для храбрости прищелкнул языком.

– Ваша подруга, – сказал Жилон, – примет сейчас последнее причастие.

– О да! Это необходимо! – отозвался маркиз.

– Так вот, она хотела бы… только не сердитесь на то, что я сейчас скажу, – я ведь только передаю ее волю, – продолжал Жилон, слегка запинаясь. – Я могу говорить без обиняков, не так ли? Если только я правильно понял, между вами и ею существовала…

– Что? Что вы хотите сказать? Что она была моей любовницей? – с легким нетерпением проговорил маркиз. – Да, конечно, и вы прекрасно это знаете. Такого рода вещи невозможно скрывать вечно. Главное не то, чтобы об этом не знали, а чтобы не слишком много говорили.

– Так вот, ваша подруга хотела бы принять одновременно и другое таинство – для которого необходимо ваше присутствие, – чтобы предстать перед Господом безгрешной, – продолжал Жилон. – Словом, выражаясь яснее, она хотела бы умереть, обвенчавшись с вами. Вот!

– А! – только и произнес маркиз.

В эту минуту появился Флоран с ворохом вещей. Он помог хозяину надеть пальто, завязал ему вокруг шеи шерстяной шарф, натянул на руки вязаные перчатки, точно, выйдя из стен Моглева, старик попадет сразу из весеннего тепла в морозную зиму.

Слепца проводили к машине и осторожно усадили на сиденье, устроив между коленями трость.

«Надо же, чтобы так не повезло, – думал Жилон, трогаясь с места, – и это случилось как раз, когда Жаклин и Габриэль в Париже… Конечно, я мог бы попытаться позвонить им, но на это ушли бы часы. Да и, возможно, их нет дома. А главное, это все равно ничего не изменит. Я же знаю Жаклин. При известном ханжестве, которое ей свойственно, она сочтет, что все правильно. Главное только – не опоздать».

Дорога в Жуэнври была вся в буграх и рытвинах. Жилон вел с максимальной скоростью, стараясь, однако, выбирать места поровнее и время от времени бросая взгляд на восьмидесятисемилетнего жениха, чья суженая, возможно, к их приезду будет уже мертва.

Неожиданная прогулка, ночной воздух и рычание мотора, казалось, приободрили маркиза. Он вспомнил, что не так давно уже ездил с Жилоном на похороны брата, генерала, в церковь Дворца Инвалидов.

– А я думал, мне больше не представится случая выехать из Моглева, – вдруг произнес он.

Мир стариков, ограниченный вначале парком или садом, затем каким-нибудь укромным уголком в саду, потом порогом, потом комнатой, куда ведет лестница, по которой они больше не спустятся, потом брюками и курткой, висящими на спинке стула, которые они больше не наденут… Смерть неумолимо надвигается на них до тех нор, пока их жизненное пространство не ограничится точными размерами – размерами могильной ямы.

Урбен де Ла Моннери был скорее рад неожиданному путешествию, прервавшему монотонность ежедневного отступления.

Он вполне отдавал себе отчет, в чем цель его выезда. Он ехал к Одиль, чтобы некоторым образом «оформить» их отношения. Он не ответил Жилону ни «да», ни «нет» не из осторожности, а только из нерешительности и отсутствия воли. Идея этого брака in extremis[26], этой серьезной, но вполне теоретической акции, этого обязательства, касавшегося только прошлого, пробудила в нем лишь отзвук ослабевших струн воспоминаний.

А пока он позволял везти себя, не заботясь об осторожности, покоряясь обстоятельствам и чужой воле.

У него была супруга, Матильда, чьи прекрасные черные волосы и бледное лицо часто вставали перед его мысленным взором. Самая красивая женщина Франции после императрицы, как считал он. К несчастью, слишком узкие бедра. И ребенок тоже умер. В отместку провидению Урбен даже забыл, где находится в Моглеве портрет Матильды.

Почему он так и не женился на Одиль, когда она в свою очередь – вот уже больше двадцати лет назад – овдовела? Прежде всего, из страха показаться смешным – они находились уже в том возрасте, когда обычно празднуют золотую свадьбу, а кроме того – вопрос условностей, принципов и привычек. Одиль была из буржуазной семьи, так же, впрочем, как и Бондюмоны. В тот единственный раз, когда она затронула с Урбеном вопрос о замужестве, он обрезал ее крайне жестко.