Крушение столпов - [42]

На западном фасаде не оставалось ничего, что не было бы украшено лепниной или какой-либо другой отделкой, – не оставалось угла, где бы не красовалась колонна, где не вились бы ветви аканта, плюща или винограда. Почти живое сплетение узких окон, ажурные лестницы, где ступени хранили память о злодеяниях, лоджии, галереи, обрамленные гербами, печные трубы, вздымающиеся в небо.

Всякого, кто приезжает в Моглев, поражает невероятный контраст между тяжелой массой заднего фасада, несущего феодальный, воинственный, мрачный дух средневековья, и праздником искусства и роскоши другой стороны замка.

Просторный парадный двор, посыпанный золотистым песком, с часовней чуть поодаль выгодно подчеркивал вдохновенную монументальность знаменитого фасада.

Парк в английском стиле, разбитый в XVIII веке, начинался сразу, открывая взгляду тщательно продуманную вольную композицию, составленную из различных пород деревьев, красиво раскинувшихся на бескрайнем газоне, и уходил вдаль, сливаясь с опушкой леса.

Пруд, расположенный чуть ниже, задерживал в своих гладких зеленоватых водах, между остриями камыша, отражение облаков.

Построенные в каре на желтом песке парадного двора лошади, собаки и их хозяева получили благословение кюре.

Псари с помощью плеток заставляли собак стоять спокойно. Лошади с недавно остриженными колющимися гривами нервничали под толстыми нарядными попонами с вышитыми в углу короной или монограммой.

– Итак, докладывайте, Лавердюр! – крикнул маркиз.

Лавердюр в сопровождении второго доезжачего и двух лесничих подошел и, держа шапку в руке, встал перед слепцом по стойке «смирно».

– Господин маркиз, – произнес Лавердюр, – по моему мнению, в лесу Мальвуа есть олень, судя по рогам, лет четырех. Но я думаю, сегодня там есть и кое-что получше, – с достоинством добавил он.

Жолибуа, второй доезжачий, худой длинный малый, одно плечо у которого было выше другого и черная прядь волос падала на лицо, загнал «в карман» шестигодовалого оленя.

– Он воротился по большой просеке, – объяснял второй доезжачий, – после вышел на Рон-дю-Сеньер, потом воротился обратно за левое ограждение, а там передохнул. А после уж ищейка моя и замолчала.

– Он один или в стаде?

– Один, господин маркиз.

Маркиз расспросил лесничих. У первого был на примете годовалый олень в стороне Бор-Дье.

Наконец папаша Плантероз, маленький невзрачный старикашка со слезящимися глазками, служивший в Моглеве вот уже шестьдесят лет, прошамкал беззубым ртом:

– А я тут приметил свинью на дороге в Фоны. И подумал, что, ежели вдруг оленя не выследим, и она может пригодиться…

Дорога в Фоны проходила рядом с домишком, где он жил, а старик лесничий с трудом уже мог ходить куда-то дальше.

– Спасибо, Плантероз, очень хорошо, – милостиво проговорил маркиз.

Какое-то мгновение он размышлял. Лавердюр, слегка раздосадованный, что в своем докладе он не мог назвать подходящего оленя, ожидал решения предводителя команды, смутно надеясь, что маркиз позволит ему в виде исключения – коль скоро речь идет о его двухтысячном олене – вести охоту на животное, которое он выследил сам.

– Итак, господа, что вы обо всем этом думаете? – из вежливости спросил маркиз, обращаясь к тучному виконту, Жилону и Де Воосу, стоявшим рядом с ним. Затем, не дожидаясь от них ответа, сказал: – Вы запаслись навозом, Жолибуа?

Второй доезжачий вынул из кармана штанов горсть маленьких черных шариков и протянул на ладони маркизу, чтобы тот мог их пощупать. Жилон, склонившись, надел очки.

– Итак, Лавердюр, – решил маркиз, – вы отправитесь стучать по заметине Жолибуа.

– Извольте, господин маркиз.

– И сразу пускайте собак… Притом не ради эффекта, а потому, что уже поздно и вы потеряете слишком много времени, если будете удерживать тех, кто впереди вас.

– Слушаюсь, господин маркиз.

«И я на его месте решил бы точно так же, – одновременно думал он. – Между четырехгодовалым и шестигодовалым и выбирать нечего, а особенно в Уберов день. Да и потом, ведь это же я отправил Жолибуа в Рон-дю-Сеньер, – вспомнил он, утешая себя. – Он работает у меня в подчинении. А значит, это все равно, что я сам загнал бы оленя “в карман”».

– Жюльен! – позвал маркиз.

Старый кучер замка Моглев приблизился к нему: он держал под уздцы двадцатилетнюю кобылу с усталыми ногами и глубоко запавшими от возраста грустными глазами.

– Господин маркиз? – отозвался кучер, снимая цилиндр.

У него был едва заметный английский акцент, перенятый полвека назад у тренера в Мэзон-Лаффите.

– Я сегодня не поеду, – сказал слепец, повторяя фразу, произносимую им последние четыре года всякий раз в день охоты.

– Может ли господин Жан-Ноэль ненадолго сесть на Эжери?

– Да… да! – скрепя сердце разрешил маркиз. – Но пусть едет очень медленно, а ты все время будь рядом.

Затем, не добавив больше ни слова, он внезапно двинулся с места и, зная, что на него все смотрят, направился один, неожиданно твердой походкой, ко входу в замок, где его ждал Флоран.

В сопровождении дворецкого старый феодал исчез, поглощенный величественным фасадом, за которым он спрячет свою старость, слепоту и тоску.

10

Оленя выкурили сразу, «одним махом», как говорили доезжачие. Послышались сигналы: «Видим» и «Королевский», обозначающие, что охота ведется и в самом деле на большого шестигодовалого зверя.