Крушение - [22]

— Он проскочил здесь. Уходим.

Двор наполняется призраками. В стремительном хороводе вокруг костра, где вместе с вредными книгами горят несколько стульев и парта, пляшут белые фигуры, свистя и улюлюкая в темноте. Кое-кто зажёг украденные в часовне свечи и медленно вышагивает вокруг тополей, трепещущих в глубине двора, изображая процессию кающихся грешников; одни превратили ночные рубашки в рясы с капюшоном; другие намотали на голову полотенца в форме тюрбанов. Суровые и мужественные песнопения, подражание траурной литургии, долетают клочками, которые нарвал ветер. Затем некоторые участники процессии встают на колени, словно что-то возлагают на землю. Свечи дрожат на ветру. От их неровного пламени, от их белизны, обнаруживающейся в темноте, исходит чуть удлиняющее прозрачный влажный ореол, окутавший процессию, едва заметное предчувствие зари.

Алькандр смотрит на похоронное кружение теней вокруг бледнеющего и затухающего костра. Потом он встаёт под сводом ворот, его обступает собранный им небольшой отряд. В усталых телах коварно пробуждается озноб; зажигаются сигареты, их так здорово курить в этот час безвременья и пустоты в этом неузнаваемом месте. Часовые курят молча. Булыжники мостовой уже выделяются из мрака, каждый обретает собственные краски с розоватыми и синеватыми оттенками серого, облагороженного темнотой. Алькандр хотя и знает, что капитан спрятался на кухне (и при этом действительно мог уйти через открытое окно, когда патруль удалился), с непонятным возбуждением прислушивается к шумам: к бдительному напряжению примешивается некое чувство радости. Если капитан появится с подкреплением, надо запереть ворота и бежать в штаб; если придёт один — задержать его и препроводить в комнату; в неотяжелённом сознании Алькандра этот план вычерчен с точностью геометрической фигуры. В рассеивающейся ночи красные точки сигарет поочерёдно расширяются и гаснут; на углу улицы вдруг раздаются торопливые шаги.

Вместо капитана крупная фигура барона де Н. внезапно возникает на тротуаре с противоположной стороны; его монокль блестит, несмотря на сумрак, металлический наконечник трости в бравурном ритме ударяет по мостовой. Барон направляется прямо к курящим; несколько сигарет немедленно будут раздавлены: они летят на тротуар, и за ними тянется сноп искр. Никому и в голову не приходит закрыть ворота; никто не произносит ни слова. Барон хватает Алькандра и одного из его товарищей, сомкнув свои железные пальцы на воротниках их мундиров; обведя взглядом остальных, он превращает отряд в стадо и гонит его перед собой. Возможно, он проревел:

— В мою комнату!

Мы часто фантазировали по поводу ночных отлучек барона де Н. В ту ночь мы твёрдо знали, что его комната была пуста; в его возвращении на заре нет ничего необычного. И всё же, хоть Алькандр и не догадался преградить барону путь в Крепость, он не винит себя за эту тактическую оплошность. После тягостной свободы, которую принесла эта ночь, возращение барона кажется облегчением.

У входа в столовую барон и его пленники приостанавливаются, чтобы взглянуть на двор. На месте костра валит густой дым и в медленных судорогах поднимается в синее небо; брошенные простыни и ночные рубашки в беспорядке валяются на гравие. Многие кадеты покинули двор; под слабые звуки рояля, доносящиеся через открытые окна гостиной, отчаянно порхает в вальсе обнявшаяся парочка. Остальные сидят или лежат группами или по одному на скамьях и под кустами сирени, листва которой постепенно окрашивается в тёмно-зелёный цвет. Несколько голов повернулись к барону; глаза смотрят ошалело; на скамьях и подоконниках выстроились стаканы и бутылки; какой-то кадет, лёжа на спине совсем близко к огню, опрокидывает себе в глотку последний стакан водки.

— Ко мне в комнату! — глухо приказывает барон.

Он крепко держит за воротники двух своих пленников. Остаток небольшого отряда — впереди; они движутся, как сомнамбулы.

23

Когда закрывается дверь, барон садится на железную кровать. Из правой руки он не выпускает трость с набалдашником; он похож на епископа, проводящего обряд.

Сбившись в тесном пространстве, пленники отводят друг от друга взгляд; дюжина пар глаз пытается в полумраке расшифровать выражение лица барона. От криков, периодически доносящихся снаружи, тишина в маленькой комнате давит ещё сильнее.

— Кто это сделал? — спрашивает барон. Синеватый рассвет понемногу окрашивает предметы.

24

— Кто это сделал? — слабым голосом повторяет Сидоний, стоящий в первом ряду виновников; и отвечает: — Укалегонт передал Рипею, Рипей — Меропсу, Меропс — Линкею, Линкей — Ферсилокию, Ферсилокий — Клоанфу, Клоанф сказал Алетию, а Алетий — Лиру, Диманту и Коринею; Димант сказал Хлорею, Хлорей — Даресу, Дарес — Гиасу, Гиас — Мнесфею, Офелту и Фалерию; Мнесфей сказал Фоанту, Фоант — Алькандру, Алькандр — Сидонию и Персам; Сидоний сказал Мимасу, а Мимас — Мисению, Мисений — Гидаспу, а Гидасп — Демофонту, который и так всё знал; Демофонт сказал Ладесу и братьям Ассаракиям, а они сказали Гиртакию и Эбисию; Гиртакий сказал Эмафионту, Эмафионт — Галиду, Галид — Ородию, Ородий — Ферию; наконец, Ферий, узнав новость от Ородия, рассказал о ней Укалегонту.