Крушение мировой революции. Брестский мир - [53]
Есть, однако основания полагать, что Ленин оклеветал Троцкого, пытаясь свалить на него вину за срыв мира и начало германского наступления. За это говорит и отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, и наличие материалов, их опровергающих. Так, в воспоминаниях Троцкого о Ленине, опубликованных в 1924 году сначала в «Правде», а затем отдельной книгой, имеется отрывок, который трудно трактовать иначе, как описание того самого разговора-сговора, на который намекал Ленин с трибуны съезда. Вот как пересказывал состоявшийся диалог Троцкий:
Ленин: — Допустим, что принят ваш план. Мы отказались подписать мир, а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
Троцкий: — Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.
— А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
— Ни в коем случае.
— При такой постановке опыт может оказаться не столь уж опасным. Мы рискуем потерять Эстонию или Латвию [...]. Очень будет жаль пожертвовать социалистической Эстонией, — шутил Ленин,— но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс[31].
— А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность немецкой военной интервенции в Эстонии или Латвии?
— Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти наверняка»[32].
Таким образом Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала наступления германских войск.
Сам Троцкий лишь однажды коснулся этого вопроса, причем в статье, оставшейся неопубликованной. В ноябре 1924 года, отвечая на критику по поводу издания им «Уроков Октября», Троцкий написал статью «Наши разногласия», где касательно Брест-Литовских переговоров указал:
«Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений Брест-Литовской истории, допущенных Куусиненом. У него выходит так: уехав в Брест-Литовск с партийной инструкцией в случае ультиматума — подписать договор, я самовольно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании договора[33]. Но это было отвергнуто всеми остальными голосами, в том числе и голосом Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК, по моему предложению решило мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без труда проверить по протоколам ЦК»[34].
То же самое следует из текста директив, переданных в Брест по поручению ЦК Лениным и предусматривающих разрыв переговоров в случае, если немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один — признание независимости Украины под управлением «буржуазной» Рады.
15 (28) января Чернин вернулся в Брест. Днем позже гуда прибыл Троцкий. 17 (30) января состоялось первое в этой сессии пленарное заседание. Под влиянием событий на Западе советские делегаты намерены были тянуть время в надежде на то, что «в ближайшие недели» мировая революция разразится[35]. Это не осталось незамеченным для делегаций Четверного союза[36]; и 19 января (1 февраля) они сделали пробный шаг на пути к сепаратному соглашению с Украиной: подтвердили Троцкому, что считают Украину под управлением Украинской народной Рады независимым государством[37].
Советско-украинские отношения к этому времени вполне определились. «С тех пор, как большевистское правительство в Петербурге узнало, что между Центральными державами, с одной стороны, и финнами и украинцами, с другой, может состояться заключение мира, оно сконцентрировало все свои усилия на том, чтобы хитростью и силой свергнуть самостоятельные правительства обеих стран», — телеграфировал канцлеру Гертлингу статс-секретарь по иностранным делам Кюльман. Большевики открыли военные действия против правительства в Киеве, пытались сформировать в Харькове украинское советское правительство и в Брест привезли представителей харьковской Рады, должных представлять интересы украинской советской власти и вести общую политику с советской делегацией из Петербурга. Троцкий отказывался теперь признавать право украинцев самостоятельно вести переговоры с Четверным союзом, утверждая, что киевская Рада падет со дня на день. Немцы и австрийцы в Бресте были в некотором замешательстве, понимая, что положение Рады действительно сложное. Тем не менее, во избежание разрыва переговоров, они решили пойти на заключение сепаратного мира с Украиной, практически во всем уступив украинцам, хотя и считали, что «о реальной ценности такого договора не стоит питать больших иллюзий»
