Крушение - [11]

Мальчик без комментариев потянулся к коробке с неиспользованными плашками, ухватил пригоршню и начал что-то добавлять и убавлять, приостанавливаясь лишь затем, чтобы оценить свою работу.

– Овидий, и в самом деле красиво.

– Да это конструктор на магнитах, – пояснил он. – Тут все легко-прелегко, надо только прилеплять и отлеплять.

В качестве примера мальчик в одном месте отодрал конусовидную крышу и двойной шпиль преобразовал в подобие готической арки.

– Как легко ты справляешься, – заметил я.

Еще одно пожатие плеч, чтобы сдержать улыбку, но наконец уголки губ у него приподнялись.

– Ты много времени проводишь за этим строительством? – спросил я его.

– А мне только это и нравится, – ответил Овидий. – Ну еще поесть…

Снова смешок, похожий на фырканье; как будто ему необходимо высвободить некий внутренний жар. Вот он пригасил его и посерьезнел.

Сдержанный ребенок… Глядя за его занятием, я вбирал все больше деталей: одежду без единого пятнышка, чистые ногти. Шнурки на кедах, и те подвязаны. С одинаковой аккуратностью.

Может, это Карен Галлардо так его вышколила за пару дней? Хотя нутро подсказывало, что он привык ухаживать за собой самостоятельно. На уровне инстинкта.

За работой Овидий начал вполголоса напевать; все неспешно, обдуманно, взвешенно.

Психически неорганизованная мамаша, а ребенок застегнут на все пуговицы?

– Овидий, ты тут сказал про еду… А какая еда тебе нравится?

– Такос, буррито. Фо.

– То есть мексиканская и вьетнамская?

– Какая-какая?

– Суп фо, он из Вьетнама.

– А я и не знаю, откуда… Нам готовое привозят. Мне больше всех нравится.

– Фо?

– Нет. То, что привозят. Оно как… вот оно р-раз, и ты его уже ешь.

В тот момент, что он тянулся за очередными плашками, между губ у него высунулся кончик языка.

– Амбар, – сам себе вполголоса сказал он. – Для животных. Будто там животные.

– А какие? – поинтересовался я.

Он насупленно посмотрел снизу вверх.

– А вам какие нравятся?

– Мне? Собаки нравятся.

– Ха. Собаки-то в амбарах не живут.

– Верно подметил, – улыбнулся я. – Тогда как насчет лошадей?

– А может, лучше верблюд? Он харкается. Плохо себя ведет. – Овидий медленно расплылся в улыбке: – Если харкается, значит, его надо держать в амбаре.

Следующие полчаса я сидел, а он все строил. Изумительная концентрация внимания, с растущей потребностью к порядку и деталям. А еще сложности.

Из коробки он вынул все неиспользованные плашки, разложив их на три соразмерные кучки. Наконец, пустив в ход все, задал вопрос:

– Как теперь быть: сломать или просто перестать?

– Решай сам, Овидий.

– Так она мне говорит.

– Карен?

– Мама. Разрешает мне делать, что я хочу, если только я ее слушаюсь.

– Слушаешься в чем?

– Ну-у, – он начал загибать себе пальчики, – чищу зубы, не балуюсь с зубным эликсиром, принимаю ванну, хожу в подготовишку, не делаю проблем.

– Тебе нравится в подготовишке?

– Ну так, ничего. Только я там все уже знаю. Ну почти.

– Молодец. Готов пойти в первый класс?

– Ну да. Наверное.

– Точно не знаешь насчет первого класса?

– Да я там, наверное, тоже все знаю.

– Значит, в школе тебе скучно?

– Да почему. А мама когда домой вернется?

– Пока не знаю, Овидий.

– А узнаешь?

– Как только она будет готова, ее доктор обязательно мне об этом скажет, а я сразу тебе.

– Как его звать?

– Доктора? Шерман. Доктор Шерман.

– Он ставит уколы?

– Да вообще-то, нет.

– Ну хоть иногда?

– Редко. Не думаю, что твоей маме будут ставить уколы.

– А тогда что?

– Ну, может, таблетки.

– Чтобы она стала счастливая?

– Чтобы она в целом чувствовала себя лучше.

– Она обо мне заботится.

– Я знаю.

– А как?

– Когда мы с ней познакомились, по ней сразу было видно, что она тебя любит и о тебе заботится.

Повернувшись к своему сооружению, Овидий сдвинул крышу, смел одну башню. А затем, помедлив, проломил всю середину.

– Ну вот, – объявил он. – Теперь начинать сначала.

* * *

Из пяти дней, что Зельда Чейз жила в отеле на Беверли-Хиллс, я ежесуточно наведывался к ее сыну. На четвертый день Овидий выглядел усталым. Лишь после полутора часов работы с конструктором он признался, что скучает по маме и «очень, очень готов, чтобы она вернулась». Я вышел наружу, набрал Лу Шермана и сообщил, что результатами осмотра доволен, так что если Зельда в состоянии…

На что он оживленно сказал:

– Представляешь, завтра-послезавтра я сам думал тебе звонить. Халдол дает хорошие результаты. Четкого диагноза у меня все еще нет, но умеренная доза действует на нее благотворно. Если у тебя есть время, то можно обсудить планирование выписки… да хоть завтра, за ужином, часов в девять. А? Сможешь подтянуться в Сан-Фернандо? Жена у меня в отъезде, а студия все еще платит по счетам, так что подыщем местечко посолидней.

– Мысль хорошая. Тогда я скажу Овидию, что через денек-другой его мама вернется домой?

– Ну если не будет каких-нибудь резких перемен… Да, конечно, скажи. Если что, я убавлю дозу или подыщу что-нибудь другое. Нет смысла разлучать их, если он, по-твоему, в порядке; ну а она на свое чадо надышаться не может. Как у него вообще дела?

– Оптимально, – ответил я. – Сообразительный, собранный мальчик, с хорошими внутренними ресурсами.

– Что ж, это обнадеживает. А что за ресурсы?