Круговой перекресток - [35]

– Ой, какой высокий каблук! – всполошилась мама. – Поменьше нет?

– Тридцать восьмой размер – уже взрослый, вся обувь на шпильке, – равнодушно ответила измученная продавщица. – Будете брать?

– Конечно, будем! – с жаром выпалила я.

Неделю до школы тренировалась ходить на шпильках. Вышагивала по комнате от двери к окну и обратно по воображаемой линии, стараясь ступать максимально легко и бесшумно. А то иной раз соседки топают по подъезду, словно гвозди в лестницу заколачивают. Вначале пятки виляли, каблуки подворачивались, я чертыхалась сквозь зубы и удивлялась, насколько непростое это дело – красивая походка. Единственное преимущество первого этажа – можно цокать, сколько душе угодно, снизу никто не прибежит с намерением оторвать ноги.

– Класс! – сказала Дашка, принявшая у меня экзамен. – Ты прямо как манекенщица в Доме моды.

– А если я растянусь, как корова на льду, прямо перед школой? – мрачно усомнилась я.

– Глупости! – убежденно заявила Дашка. – Все ходят, а ты чем хуже? Кстати, дай попробовать.

– На. – Я скинула туфли.

Мы с Дашкой носили один размер. Она сделала несколько робких шагов, правая нога подвернулась, Дашка судорожно схватилась за спинку стула и едва не опрокинулась вместе с ним.

– Это я корова, а не ты! – рассмеялась подруга.

– Ерунда. Два дня тренировок, и ты проплывешь лебедушкой.

– Скорее жареной вороной, – хмыкнула Дашка. – Видела, какие мне маман прикупила штиблеты? Пенсионерские.

– Они ничего, – сказала я, чтобы не обидеть подругу, оглядев темно-коричневые туфли с квадратными мысками и металлической пряжкой сбоку.

Дашка махнула рукой. Она не любила спорить с матерью. Зоя Николаевна даже самые безобидные возражения дочери воспринимала в штыки, начинала нервничать, повышала голос, произносила тирады о детской неблагодарности, принималась шмыгать носом и промокать платочком уголки глаз под круглыми очками. Дашка испуганно умолкала. Она не была бойцом – тихая, покладистая, безропотная девочка.

Снова школа

Утро первого сентября выдалось теплым и туманным. Я цокала новыми шпильками по щербатому асфальту, помахивала всученным мамой веником из пурпурных шариков – георгинов для классрука, доброго и пьющего учителя труда, который любым цветам предпочел бы бутылку портвейна. На плече у меня болталась новая сумка с парой тетрадок – девятый класс, как-никак, хватит тягать за собой библиотеку. Ставшая короткой за лето синяя юбка не прикрывала коленок. Отросшие по плечи волосы на юге немного выгорели и приобрели естественный золотистый отлив, а челку я подкрутила горячими щипцами. Пользуясь тем, что мама ушла раньше, подкрасила ресницы, губы тронула блеском, купленным накануне на денежку, презентованную папой после того, как я долго и вдохновенно хвалила ремонт. Я шла, благоухая французскими духами «Мисс Диор», с боем отвоеванными в ГУМе. В голове крутилась незатейливая мелодия, я мурлыкала ее под нос, а губы сами собой складывались в легкую улыбку. Первый день после лета всегда радует предвкушением чего-то нового, неизведанного. Это потом начинаются тягомотные серые будни.

На подходе меня обогнал Мишка Сухарев, о чьих синих глазах, темных кудрях и нагловатой белозубой улыбке грезила добрая половина девчонок нашего класса. За лето Мишка отрастил волосы почти до плеч, прикрыл оттопыренные уши, над яркой верхней губой пробились смешные реденькие усики. Новый образ дополняли чистый пиджак, белая сорочка и широкий, синий, с оранжевыми полосками галстук. Сухарев вышагивал, рассеянно глядел по сторонам и позевывал во весь рот.

– Привет, Сухарев, – окликнула я, – совсем зазнался, своих не узнаешь?

Сухарев открыл рот для очередного зевка, да так и забыл закрыть – уставился, словно увидел впервые.

– Это ты, Соколова?! – обрел наконец дар речи невыспавшийся одноклассник. – А я тебя не узнал. Привет.

– Богатой буду, – пошутила я.

– Э-э-э, – глубокомысленно ответил Сухарев, чьи красивые глаза не отражали могучего интеллекта. Он сбавил темп, пошел рядом со мной.

– Где летом был? – спросила я, пытаясь поддержать беседу.

– Гы-ы! – радостно заржал Сухарев. – Я в лагерь ездил – ништяк! Отрывались по полной! Танцы, курево… А ты где была?

– В Крыму.

– А чё мало загорела?

– Чтобы выделяться. Все загорели, а я нет.

– Точно! – обрадовался Мишка и предложил: – Давай сумку понесу?

– На, – милостиво позволила я. Сумка не была тяжелой, сперва я хотела отказаться, но в последний момент спохватилась: клево подойти на линейку в сопровождении местного плейбоя Сухарева, исполняющего роль добровольного носильщика. То-то наши красавицы обалдеют!

– Гы, а тебе идет мини, – заявил Сухарев, как все признанные красавчики, не отличавшийся особой скромностью.

Несомненно, то была неосознанная пошлость, на которую девочка из приличной семьи была обязана обидеться. Но в то утро у меня был расслабленный благостный настрой, не хотелось дуться или дерзить, я лишь парировала:

– Спасибо, я знаю.

– Хм, – тряхнул кудрями Сухарев, но не нашелся что ответить.

Наши ряды поредели – не все отправились в девятый. Но самые стойкие были в сборе. Шоколадная Дашка издалека махала мне розовыми астрами. Подстриженная и перекрашенная в блонд Валька в прозрачной светлой блузке, под которой виднелся ажурный бюстик явно несоветского пошива, что-то увлеченно рассказывала, поводя в воздухе ладошками, кокетливо улыбалась подросшим и возмужавшим за лето пацанам. Рядом, вполоборота, стоял Кузя, нагнув голову, разглядывал мыски новеньких ботинок. Он явно позабыл детскую мечту стать шофером и вознамерился грызть гранит наук до последнего. Валька взяла Кузю под локоток, склонила голову на Колькино плечо, томно завела глаза и вдруг встрепенулась и уставилась на нас с Сухаревым, полуоткрыв рот. Я почувствовала себя так, будто пришла раздетой. Хотела впечатлить окружающих, но не рассчитала собственной реакции на произведенное впечатление. Я никогда не стремилась быть в центре внимания, не ощущала себя пупом земли и испытывала неловкость, даже когда пожилая учительница литературы зачитывала вслух мои сочинения. К тому же блеснуть слогом и эрудицией совсем не то, что модной обувью и новой прической. Мне показалось, сейчас все начнут смеяться над моими взрослыми туфлями, завитой челкой, открытыми коленками и даже над букетом георгинов. Я жалко улыбнулась и с колотящимся сердцем выпалила: