Круговорот - [44]
Спустя пару месяцев Слунцкий позвонил, и мы опять встретились с ним в том же баре «Амбассадора». Снова за столом председательствовал дух Франца Кафки. Майор вымучивал очередной разговор вокруг да около, как будто готовясь поведать нам что-то важное, но никак не мог собраться с духом. Потом он внезапно вытащил точно такую же анкету, как в первый раз, и мы снова, пункт за пунктом, заполняли ее. Я приписал все это тому, что Слунцкий обалдел от присутствия Яны.
— Ну хорошо, — сказал он наконец. — Я позвоню вам через пару недель, и мы так или иначе решим этот вопрос.
Мне не понравилось это замечание. Я считал, что мы первоочередники, что наша квартира должна прийти прямо от Вацлава Копецкого. Когда Слунцкий позвонил снова, спустя несколько недель, создалось впечатление, что он почувствовал наши страхи и решил их успокоить.
— Так вот что я думаю по вашему поводу, товарищи. Давайте встретимся послезавтра в семь утра.
Он назвал остановку трамвая в пригороде Бржевнов, где мы должны были увидеться.
Мы встали рано, нарядились и втиснулись в набитый битком трамвай, который доставлял мрачных тружеников в те места, куда им совсем не хотелось ехать. Мы вышли на намеченной остановке в Бржевнове и стали тревожно озираться в поисках майора. Он что, здесь живет? Или работает? А если нет, на чем он приедет, на трамвае или в лимузине?
Однако мы так и не увидели, как он приехал. Внезапно он появился на противоположной стороне улицы, глаза его бегали, под мышкой была знакомая папка. Он подошел к нам и повел нас по улице, вдоль трамвайных рельсов. Мы прошли следующую остановку, потом еще и еще одну. Мы с Яной не знали, что и думать. Все это казалось совершенно лишенным логики. Разговор снова был туманным, неопределенным, отвлеченным. Наконец мы подошли к строительной площадке. Там не было рабочих, хотя дом был далеко не готов. Он походил на длинный улей со множеством маленьких ячеек-квартир и бесконечной цепочкой дверей, и все это казалось пустым и пугающим. Там были двери и окна, но стены еще не оштукатурили. Майор подошел к какой-то лестнице и повел нас наверх по ступеням, покрытым толстым слоем цементной пыли. На четвертом этаже он распахнул дверь и показал нам маленькую двухкомнатную квартиру. Там еще не было ни ванной, ни туалета, ни газовых труб, ни плиты. Провода свисали с неокрашенных стен. Ветер свистел в оконных проемах. Мы с Яной посмотрели друг на друга. Нам хотелось упасть на колени и целовать цемент.
Майор с улыбкой наблюдал за потоком наших эмоций.
— Как вам кажется, вы были бы счастливы здесь, товарищи?
— О да, и еще как!
— Я записал эту квартиру за вами. — Он кивнул. — Но вы, разумеется, понимаете, что дела так быстро не делаются.
— Да, конечно, но я думал, что раз сам товарищ заместитель премьер-министра…
— Конечно, конечно. Итак. Давайте перезвонимся через недельку-другую, ладно?
Мы спустились и посмотрели еще раз на строительную площадку, как будто это был английский парк. Майор ушел, а мы пошли отметить это событие — больше не будет никаких квартирных хозяек, ночных посетителей с ружьем наперевес, будет настоящий дом. Для меня — первый дом после Часлава, где я жил с мамой и папой. Может быть, теперь мы сможем создать настоящую семью.
Майор позвонил через несколько недель, как и обещал, но говорил как-то странно.
— Ну ладно, нельзя же тянуть это до бесконечности, — сказал он твердо. — Встретимся в районном управлении Винограды завтра в семь часов.
Опять-таки место встречи было выбрано совершенно без всякого смысла, но мы пришли вовремя. Майор появился сразу после нас и едва посмотрел в нашу сторону. Мы потрусили в здание за ним.
Там был старинный лифт, который в Чехословакии называют «отче наш». В двух открытых шахтах в середине здания одна за другой непрерывно двигалась дюжина открытых кабинок. Нужно дождаться, пока одна из них подъедет к вам, запрыгнуть внутрь и потом выйти на нужном этаже. Мы едва успели вскочить вслед за майором на одну из поднимавшихся платформ.
— Я собираюсь поговорить с председателем по жилищным проблемам, — сухо объявил майор. — Сегодня вы получите ответ.
Он держался очень скованно. Уже на пороге какого-то кабинета он остановился и посмотрел на меня в упор, как будто хотел что-то сказать, но не знал, как подойти к делу. Так он стоял довольно долго, переступая с ноги на ногу.
— Хорошо, я пойду поговорю с председателем. Мы должны пропихнуть это дело, мы с ним. Нужно в конце концов так или иначе решить вопрос, нельзя же столько тянуть. Я сейчас пойду и поговорю с ним.
Мы с Яной в полном недоумении смотрели на него.
— Ну хорошо, я пойду поговорю, — повторил он и исчез в кабинете. Мы ждали снаружи, пытаясь понять, что происходит. Почему славный скромняга, обожатель Яны вдруг стал таким резким? Что мы сделали? Какой компромат на нас он раздобыл?
Мы прождали за дверью полчаса, сорок пять минут, час. Коридор заполнялся людьми. Бюрократическая братия, снимавшая и надевавшая пальто, просители, нервно комкавшие шляпы, растерянные старики, сверявшиеся с записями на листочках, которые они держали далеко от глаз.
— Может быть, надо зайти и узнать? — не выдержала Яна. — Уже скоро два часа, как мы здесь.
Роман «Призраки Гойи» — одно из ярких событий французской литературы 2007 года. Его авторы — оскароносный режиссер Милош Форман и известный сценарист Жан-Клод Карьер. Нарочито бесстрастный стиль повествования великолепно передает атмосферу Испании XVIII века.Красавицу Инес, музу и модель великого живописца Франсиско Гойи, обвиняют в ереси. Грозная слава инквизиции давно померкла, но церковь из последних сил пытается доказать, что время ее не прошло. Удастся ли художнику спасти женщину, чья красота помогла ему завоевать любовь власти и толпы? Стоит ли идти против системы ради обычной женщины? Имеет ли Художник моральное право рисковать своим даром?История Франсиско Гойи, Инес, монаха-инквизитора Лоренцо, превратилась с легкой руки авторов в масштабное полотно, вобравшее в себя все, чем пронизано творчество великого живописца — трагедию Испании, трагедию художника, трагедию человека перед лицом вечности, ведь как говорит сам Форман: «Самое важное — это история, а не конкретная биография».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Имя Сергея Юрского прочно вошло в историю русской культуры XX века. Актер мирового уровня, самобытный режиссер, неподражаемый декламатор, талантливый писатель, он одним из немногих сумел запечатлеть свою эпоху в емком, энергичном повествовании. Книга «Игра в жизнь» – это не мемуары известного артиста. Это рассказ о XX веке и собственной судьбе, о семье и искусстве, разочаровании и надежде, границах между государствами и людьми, славе и бескорыстии. В этой документальной повести действуют многие известные персонажи, среди которых Г. Товстоногов, Ф. Раневская, О. Басилашвили, Е. Копелян, М. Данилов, А. Солженицын, а также разворачиваются исторические события, очевидцем которых был сам автор.
Книга воспоминаний великой певицы — яркий и эмоциональный рассказ о том, как ленинградская девочка, едва не погибшая от голода в блокаду, стала примадонной Большого театра; о встречах с Д. Д. Шостаковичем и Б. Бриттеном, Б. А. Покровским и А. Ш. Мелик-Пашаевым, С. Я. Лемешевым и И. С. Козловским, А. И. Солженицыным и А. Д. Сахаровым, Н. А. Булганиным и Е. А. Фурцевой; о триумфах и закулисных интригах; о высоком искусстве и жизненном предательстве. «Эту книга я должна была написать, — говорит певица. — В ней было мое спасение.
Книгу мемуаров «Эпилог» В.А. Каверин писал, не надеясь на ее публикацию. Как замечал автор, это «не просто воспоминания — это глубоко личная книга о теневой стороне нашей литературы», «о деформации таланта», о компромиссе с властью и о стремлении этому компромиссу противостоять. Воспоминания отмечены предельной откровенностью, глубиной самоанализа, тонким психологизмом.
Агата Кристи — непревзойденный мастер детективного жанра, \"королева детектива\". Мы почти совсем ничего не знаем об этой женщине, о ее личной жизни, любви, страданиях, мечтах. Как удалось скромной англичанке, не связанной ни криминалом, ни с полицией, стать автором десятков произведений, в которых описаны самые изощренные преступления и не менее изощренные методы сыска? Откуда брались сюжеты ее повестей, пьес и рассказов, каждый из которых — шедевр детективного жанра? Эти загадки раскрываются в \"Автобиографии\" Агаты Кристи.