Круглый счастливчик - [52]

Хлопнула дверь. С шумом ворвался Володька Наумов.

— Где умирающий?! — крикнул киномеханик, сбрасывая куртку. Он обошел вокруг Семена. — Так… В траве сидел кузнечик коленками назад! Работаем без наркоза! — он повернулся к плотнику: — Ты, Петя, оттягивай ноги, а я займусь клешнями. Только дружно! Понял?

Они навалились на Семена. В глазах у него вспыхнули мелкие звезды, он зарычал от боли, но дело было сделано. Освобожденный от «дыхания Шивы» Кочергин сидел на полу, не чувствуя ни рук, ни ног. Шея не разгибалась. Володька с Мориным подняли Семена, разогнули и повели по комнате. Поначалу он валился, как подрубленный, но постепенно конечности оживали…

В общем-то история эта закончилась благополучно. Иногда, правда, снится Кочергину, будто вместо рук у него растут ноги. А что растет вместо головы — даже страшно видеть. В такие моменты Семен вскрикивает, пугая каждый раз жену Катерину.

ГОСТЬ

Серж Лыбзиков, инженер, видящий цветные сны, ехал в деревню Лупановку к сестре.

От станции до Лупановки десять километров. Худощавая лошадка средних лет не спеша тащила сани. В санях, на сене, вздыхал инженер Лыбзиков. Затюканный городской суетой, он радовался смычке с природой. Сосны следили за дорогой, точно зрители за лыжной гонкой. С веток свешивались снежные морды белых медведей. По-лягушечьи кричали сороки.

Возница, краснолицый мужичок в тулупе, покачивался впереди инженера.

«Ехать бы так вечно, — думал Серж. — Не думать о проектах, премиях и прочем».

— Благодать у вас, — сказал он, улыбаясь. — Не то что в городе!

Мужичок сплюнул, обидел лошадь словом и сказал:

— В городе сортиры теплые…

В деревню они въехали молча.

Дом сестры стоял метрах в ста от дороги. Любаша обхватила брата мокрыми от стирки руками, приподняла и поцеловала.

— Генка Мой в Сочи поехал! — сообщила она, накрывая на стол. — Пусть, идол, море посмотрит.

Кормила Любаша брата долго и упорно. Желудок Сержа, воспитанный в традициях общепита, быстро утомился, и пища больше не радовала. На десерт был пирог с рыбой.

Лыбзиков протестовал, сестра настаивала, и он умял пирог.

Отяжелевший и согретый приемом Серж заснул прямо за столом.

Любаша легко перенесла тело проектировщика на кровать и накрыла одеялом.

Проснулся он вечером. Закат золотил стены. Любаша опять накрыла на стол. Они славно поужинали. Потом сели смотреть семейный альбом.

Долго любовались пожелтевшей фотографией: мать держала за руки девочку с удивленным ртом и испуганного мальчика.

— Письмо было от мамы. Пишет, крыша течет. — Любаша вздохнула. — Просит 15 рублей на ремонт. Надо бы помочь…

Они помолчали.

— Я бы с удовольствием, — краснея, сказал Серж, — но мне путевку обещают, вокруг Европы…

— А мы мотоцикл купили, — обиженно сообщила Любаша, — «Урал» с коляской. С долгами рассчитаться не можем…

Огонь метался в печке, злясь, как голодный муж. На лавке, видя сексуальные сны, вздрагивал сытый кот. Брат и сестра продолжали ворошить детство.

Растроганные воспоминаниями, они поели картошки на сале, выпили чаю с вареньем и, подперев головы кулаками, уселись перед телевизором. Восьмая серия детектива, передача для молодых родителей, показательный суд «Пьянству — бой», телеспектакль «Не в деньгах счастье», репортаж с первенства по стоклеточным шашкам, новости, погода — четыре часа пролетели незаметно.

Любаша забарабанила по подушкам, распределяя пух. День кончался славно.

Серж выбежал на улицу.

Ах, какая удивительная ночь притаилась над деревней. Избы лежали в снегу теплыми гнездами. Мороз постукивал костистым пальцем по их бревнам, словно врач по ребрам пациента. В звездном небе плыло одинокое облако, похожее на рябую курицу. Серебряное яйцо луны выпало из него и покатилось по Млечному Пути.

«Чудо какое», — подумал Лыбзиков и шмыгнул в дом.

Он медленно тонул в перине, размышляя о прелестях сельской жизни, когда сестра вдруг сказала:

— Завтра, Серега, кабана будем резать.

— Какого кабана? — испуганно встрепенулся Лыбзиков.

— Обыкновенного, — ответила Любаша, расчесывая тяжелую косу. — Резать будет Васька Глотов, а ты ему поможешь.

— Но я не умею, — волнуясь, сказал Серж.

— А чего тут уметь! — сестра рассмеялась. — Держи и все. Ты же мужик! Или не мужик?

— Мужик, — прошептал инженер.

Спать расхотелось. Стало душно и нехорошо. Он лежал в темноте, как приговоренный в ожидании рассвета. На раскладушке похрапывала сестра.

Лыбзиков бодрствовал.

«Зачем убивать живое? — тоскливо размышлял он. — Зачем я приехал так некстати? Зачем?»

Серж вспомнил свой первый и последний грех — рыбную ловлю, когда юный окунь, заметавшись на крючке, плюхнулся в воду с разорванной губой.

Он вдруг услышал шумное чавканье кабана в сарае.

«Надо бежать, — пронеслось в голове Лыбзикова. — В три часа идет скорый».

Но за окном была ночь, и кашляющий лай собак, и зеленоватые огоньки в степи. А до станции десять километров…

Под утро Серж впал в тяжелую дремоту. Вместо приятных цветных снов-короткометражек начался мрачный черно-белый фильм.

Он сидел в огромном и пустом зале за кульманом и пил черный кофе. Отворилась резная дверь и, раскачиваясь, вошел кабан.

— Почему же меня? — грустно спросило животное. — Чем я, Серж, хуже тебя?