Круглянский мост - [8]

– Если управимся, ночью заскочим. Так тому и быть, – сказал он. Данила прибавил шагу, они с Бритвиным догнали Маслакова, и Данила подхватил разговор, который явно интересовал его:

– Если управимся, то... Пасха же.

– Пасха, да. А вообще лучше не заходить, – сказал Маслаков. – Меньше беды будет.

Бритвин отчужденно молчал, а Данила и тут согласился:

– Оно так.

– Как-то зашли, едва ноги унесли, – вспомнил Маслаков. – Другие предложили, а я, дурак, и послушался.

– Как говорится, других слушай, а своим умом живи.

– Закурить нет?

– Есть малость.

– Давай подымим. Чтоб веселей жилось.

Носильщики остановились, осторожно опустили наземь канистру. Данила откинул полу кожуха и начал перебирать что-то в карманах суконных латаных-перелатаных штанов. У Бритвина тем временем нашлась и бумажка – страничка из школьного учебника по геометрии. Стоя поодаль, Степка устало глядел, как они отрывали от нее по клочку, и Данила бережно отмерил каждому щепотку самосада. Степка тоже курил, когда было что, теперь же ему не предлагали, и он не просил, зная цену табаку. Особенно для таких курильщиков, как Данила.

– Прикурим от немецкой, – объявил Маслаков, засовывая руку за пазуху. Нащупав, он достал плоскую, будто пачка от иголок, бумажку со спичками, бережно отделил одну и чиркнул о терку, что почти испугало Данилу.

– Зачем?.. У меня ж кресало! – спохватился он. Но спичка уже вспыхнула, и он первым прикурил из пригоршней Маслакова. – Испортил, ай-яй!

– Ничего! На Круглянский мост хватит, – успокоил его командир.

Они с наслаждением затянулись и будто веселей даже двинули по поросшей молодой травкой дороге. Наверно, возвращаясь к прерванной мысли, Маслаков обернулся к носильщикам:

– Про комбрига Преображенского слышали?

– Того, что осенью немцы расстреляли? – не вынимая изо рта цигарки, спросил Бритвин.

– Какой осенью? Его еще летом расстреляли.

– А говорили, сам в плен сдался, – ненастойчиво возразил Бритвин.

Маслаков остановился.

– В плен! Языки бы тем повырвать, кто так болтает.

– Не знаю. Слышал, кто-то рассказывал. Я же в их отряде не был.

Маслаков бросил беглый, все замечающий взгляд вперед, куда уходила эта извилистая лесная дорога, огляделся по сторонам. В лесу везде было спокойно, лишь в ветвях возилась-потенькивала невидимая птичья мелкота да вверху на посвежевшем ветре привычно шумели верхушки елей. Внизу же, в узком кривом коридоре между деревьями, было тепло и тихо, комары еще не появлялись. Время близилось к вечеру, солнца не было видно, над лесом медленно плыла серая навись облаков.

– Был кто в Шнурах?

Степка впервые слышал такое название, да и Бритвин, наверно, тоже. Они молчали, один лишь Данила, что-то припоминая, заморгал глазами.

– Тех, что за Лесовичами?

– Тех самых, – подтвердил командир. – Славная деревушка на горе при лесочке. Люди попались хорошие, золотые люди. Через их доброту и погорели.

Глава шестая

– Всякая доброта бывает. Другая хуже злобы, – сказал Бритвин, спокойно шагая вплотную за Маслаковым. Тяжести ноши он вроде и не чувствовал, шел ровно и прямо, и Степка подивился его находчивости: на палке канистра, казалось, нисколько и не весила.

Маслаков на реплику не ответил и продолжал после паузы:

– От было, чтоб его черт. Нас-то двое выскочило, а комбрига забрали. Забрали и повели, а мы лежали, как олухи, в картошке и не знали, что и думать. На Палик тогда шли. Знаете Палик? Озеро вон за Лепелем, часть нашего отряда базировалась там. Двое суток лазили по болотам, вымокли, сухой нитки на теле не осталось. Опять же и харчишки вышли. Надо было запастись побольше, да у тех, что оставались, тоже негусто было. Думали, где-нибудь в пути перехватим...

– А много вас было?

– В том-то и дело, что мало. Трое всего.

– Ну, для троих жратва не проблема. В любой хате...

– Ага, в любой хате! Сунулись в одну деревушку – собаки такой хай подняли, что пришлось в лес повернуть. В другой полицаи свадьбу гуляют, какого-то бобика женят, – понаехало, на улицах полно, пьянка, дым коромыслом. Думали, потерпим, оставалось километров тридцать, кабы не заблудились. Заблудились, однако, в болотах, изнервничались, переругались. А тут комары жрут нещадно, вокруг то ольшаник, то трясина, камыши, и силы без жратвы уже к концу подходят. Да, значит, было нас трое: я, комбриг Преображенский и лейтенант один, тоже из кадровых, – от самой границы все возле комбрига ну вроде за адъютанта, хотя сам такой же рядовой, как и комбриг этот. Оно и неудивительно: комбриг в своей танковой бригаде был командир, а с пятью танкистами прибился в отряд – чужой, пришлый человек. Отрядик из местных, хотя были и красноармейцы, из окружений которые, командиром Барсук. Вон тот самый, что с тишковским отрядом в рейд пошел. До войны был предсельсовета. Не гляди, что в военном деле ни гу-гу, зато все деревни ему знакомые, а в деревнях тьма мужиков свои. А что комбриг танковых войск без войска? Всей и цены, что пистолет в кармане да граната на поясе. Правда, Преображенский и не стал кичиться, как некоторые. Барсук принял, спросил, какую комбриг должность хочет. А какая там должность в отрядике, где сорок человек? «Хоть рядовым, лишь бы немцев бить». Так и пошел рядовым в наше отделение. А я отделенным. Понижение, конечно, ведь действительную помкомвзводом служил, старший сержант был...