Круги Данте - [24]

Глава 20

Данте Алигьери родился в городе на реке Арно в состоятельной и знатной семье, а теперь, вернувшись на улицы Флоренции, он не мог подавить ощущение беспокойства. Было три часа третьего октября 1316 года, когда, победив головокружение, поэт вышел из дворца Подеста, располагающегося на улице Проконсоло, где уже вовсю суетились в дневных заботах флорентийцы. Он глубоко вдохнул воздух, словно это было жизненно необходимо. Обернувшись, Данте посмотрел на дворец, от которого собирался удалиться. Перед ним было большое здание, в котором выделялась величественная башня Волоньяна, дававшая пристанище печальной подземной тюрьме, где страдали от истощения забытые узники и пленники, захваченные во время войн. Данте боялся закончить свои дни в одной из этих камер с того момента, когда осознал, во что ввязался.

Поэт рассудил, что правильнее будет отправиться на юг, в сторону Арно, потому что идти в противоположную сторону, на север, значило бы попасть в кварталы, очень дорогие для него. После короткой прогулки Данте оказался бы перед домом, в котором появился на свет. Он находился в той части города, где веками жили друзья и враги его семьи. В этих же местах он мечтал о прекрасной Беатриче Портинари и сочетался браком с Джеммой Донати. Если бы Данте пошел на север, то невольно мог бы раскрыть свое пребывание во Флоренции. В общем, это было бы слишком болезненно и рискованно.

Данте сосредоточился на выбранном направлении. Среди неправильной формы зданий виднелся обрезанный силуэт одного из новых символов города. Данте не видел его законченным, хотя участвовал закладке фундамента этого здания в 1298 году. Это был Дворец Приоров, с его строгими прямоугольными зубцами стен и башней, которая была выше ста шестидесяти брац[32] и превратилась в крышу города. Не выпуская из виду могучую башню, Данте пошел к широкой площади перед ней. Теперь здесь было настоящее политическое сердце города, центр новой власти, которая спасалась в гранитной и неприступной громаде. Дворец создавался для ганфалоньера справедливости и приоров, чтобы служить им домом и почти тюрьмой в течение тех двух месяцев, когда они по закону должны были управлять городом и жить на виду у всех. Таким образом граждане Флоренции пытались оградить свое правительство от внешних влияний, от любого влияния власть имущих. Но в действительности осуществить это не удалось.

Данте глядел на людей, стоящих перед дворцом: очевидно, они были в дурном настроении. У них был дикий вид и топоры на плече. Поэт понял, что это люди барджелло, о котором рассказывал граф де Баттифолле. День и ночь перед зданием они защищают власть своих хозяев. Надменные, привлекающие внимание, они нагло смотрели на горожан, которые приближались к зданию, и распутно на немногих горожанок, которые редко проходили мимо, потому что ненавидели этот путь.

Поэт сомневался, было ли во дворце что-то, что стоило так охранять. Там, в огромном здании, сидели взаперти приоры, их хорошо снабжали, мало кто решился бы напасть на эту громадину. Над главной дверью дворца была выбита дерзкая надпись: «Jesus Christus, Rex Florentini Populi S. P. Decreto electus»,[33]― девиз надменных флорентийцев. Для Данте дело обстояло не так. Он смотрел на своих соотечественников как на больных от страха или трусости; а может, они были как раз довольны новой ситуацией. С его точки зрения, они морально деградировали, как, впрочем, и все эти благородные люди, вплоть до понтифика Бонифация VIII, которого называли «пятым элементом творения». Несмотря на это, Флоренция создавала видимость грандиозного государства, все более ослепительную, более грандиозную, скрывая внутреннюю раздробленность. Это заставляло работать большинство итальянских скульпторов и архитекторов. Среди них был Арнольфо де Камбио, который построил множество зданий, но многие его начинания не были завершены из-за ранней смерти архитектора.

Данте прервал свои размышления, когда понял, что, прогуливаясь по площади и разглядывая это здание, может вызвать подозрения стражников. И он пошел в другую сторону от дворца, решив продолжить свой путь на север, до площади, на которой стоял собор Дуомо.[34]

Глава 21

Блуждая по улице Ваккереччиа, поэт дошел до пересечения ее с улицей Пор Санта Мария, не устоял перед искушением посмотреть на течение Арно и послушать шум, который всегда царил на улицах, соединяющихся с Ольтрарно. Спокойный, уверенный, что его глаза снова насытятся видом Старого моста, Данте позволил своим ногам привести себя сюда. Теперь он боялся легких толчков, которыми его встречали флорентийцы. Он знал, что так действуют многочисленные воры, ищущие зазевавшегося гуляку, у которого было можно легко стянуть кошелек. Но с ним этого произойти не могло.

Когда он уже смутно различал стройный силуэт моста, почти пересекающий его путь, шаги поэта стали медленнее, и это вызывало недовольство части прохожих. Отражение солнца в спокойном Арно, отражение самого старого из мостов Флоренции успокаивали Данте и почти создали иллюзию того, что ничто не изменилось, что он никогда не покидал свою родину, что все это было дурным сном и испарилось в свежем аромате реки. День разгорался, а солнце пекло все сильнее, этот аромат скоро превратился в вонь из-за отбросов, которые кидали в реку лавочники с моста, в основном кожевники и мясники. Отсюда, вглядываясь в зеленую даль холмов на другом берегу реки, поэт мог смутно различить укутанный в густой туман, как если бы его глаза застилали слезы, хрупкий и беловатый, словно мираж, силуэт Сан Миниато. Данте рассеянно созерцал сильно поврежденную статую Марса. Изуродованный бюст первого покровителя Флоренции, замещенного позже Святым Иоанном Крестителем, навсегда отпечатывался в памяти флорентийцев. Его каменные глаза видели многое, написанное на страницах истории Флоренции.