Круг замкнулся - [93]

Однако я с удовлетворением сообщаю, что к концу жизни Глэдис осознала свои ошибки и вернулась ко мне. Наши предзакатные годы были, наверное, самыми счастливыми (Глэдис всегда выигрышнее смотрелась в сумерках, а еще лучше в полной темноте). Но тем горше оказалась постигшая меня утрата, и, не стану скрывать, я по-прежнему безутешен. После ее смерти я месяцами не мог привыкнуть к леденящему холоду на ее стороне кровати, а когда Глэдис увезли и похоронили, стало еще хуже. Разумеется, ныне даже в поездках я не расстаюсь с планшеткой для спиритических сеансов, посредством которой я каждый вечер общаюсь с Глэдис. Иногда мы играем в привиденческий «Скрэббл»: в мигающем свете полночной свечи Глэдис транслирует слова по буквам с другого берега великой реки Леты. Я стараюсь приободрить себя шуткой, изящным каламбуром: «Это был смертельный номер!» или «Попахивает мертвечиной», но все это уже не то, совсем не то…

О, Глэдис, как тяжко жить без тебя.

Оставшийся мне земной срок я коротаю настолько продуктивно, насколько это возможно, собирая материал для моего гениального сочинения под названием «Закат Европы»,[24] которое я намерен опубликовать частным образом в переплете из кротовьего меха. И на этой неделе я изрядно продвинулся к своей цели, поскольку здешние места кишат кротами: в среду на рассвете, после особенно беспокойной и горестной ночи, я, вооружившись кочергой, вышиб мозги трем десяткам этих мелких паразитов. Завершив свой труд, я пришлю его в дар изысканной частной библиотеке, хранящейся в этом замке, — вместе с кратким биографическим рассказом о моем детстве, выборочными воспоминаниями о золотых деньках, которые я желторотым птенцом провел в Экваториальной Африке под опекой моего отца, человека сурового, но справедливого, что явствует из заголовка — «Розги на завтрак». А вдобавок присовокуплю мое новейшее литературное произведение, маленький, но полезный сборничек, озаглавленный «Онанист по обстоятельствам: руководство с иллюстрациями 100 одиночных сексуальных позиций для разведенных, овдовевших и откровенно уродливых самцов». Все это, надеюсь, послужит на пользу и удовольствие будущим постояльцам.

С каким же наслаждением — пусть и испытанным в одиночестве — я отдохнул в этом прекрасном уголке старой Англии; с каким наслаждением размахивал флагом св. Георгия с древних зубчатых башен; с каким наслаждением ощущал, пусть и недолго, что однажды мы вновь заживем в этой стране так, как жили наши предки, на земле, которая может и должна стать свободной, очищенной от примесей, — заживем так, как всякий человек веры и чести должен жить.

Артур Пуси-Гамильтон, член-корреспондент Академии векселей.

«ВОЗРОДИМ АЛЬБИОН!»

УДОСТОВЕРЕНО древней фамильной печатью благородных Пуси-Гамильтонов.

* * *

Филип читал этот отрывок со смешанными чувствами. Он живо припомнил школьные годы и нахальные статейки Гардинга, которые тот анонимно подбрасывал в редакцию «Доски». Порою редакторы долго, горячо спорили, можно ли такое публиковать, но в итоге юмор Гардинга всегда побеждал, не говоря уж о подспудной уверенности в том, что никто не способен усмотреть в этих статьях что-либо, кроме бесшабашной иронии. Часто эта ирония оказывалась достаточно мрачной, чтобы стереть улыбку с лица; часто в сочинениях Гардинга — об изолированном фантастическом мире благородных Пуси-Гамильтонов, где придерживались смехотворных политических взглядов и где несладко жилось сыну лорда, — угадывалась настоящая, невыдуманная грусть. Но ни Филип, ни кто другой не сомневался: Гардинг просто ерничает.

А когда он писал в книгу отзывов, почти через двадцать лет после окончания школы, он тоже всего лишь ерничал?

Что до фразочки «Возродим Альбион», она заставила Филипа поежиться. Такая фраза могла быть в ходу у любого образованного британского националиста, и в принципе нет ничего зазорного в том, что человек, вознамерившийся сатирически изобразить это движение, ею воспользовался. Но, сообразил Филип, точно так же называлась звукозаписывающая фирма, выпустившая диск «Непреклонных».

Простое совпадение? Возможно. Но предположениями он ограничиваться не станет, не помешает и проверить. Перечитав отрывок Гардинга, Филип открыл почту и отослал сообщение. Адресатом были редакторы антифашистского журнала, которые и раньше помогали ему с исследованиями. Филип написал, что ему необходимо приехать в Лондон, чтобы опять порыться в их фотоархивах.

3

В кои-то веки роли переменились: теперь не Бенжамен, но Дуг нуждался в утешении. Он приехал в Бирмингем навестить мать, и в четверг вечером друзья отправились в центр города, где им приглянулся японский ресторан в «Бриндли-плейс». Взгромоздившись на хромированные табуреты, они пили охлажденное Gewurtztraminer[25] из тонких рифленых бокалов, а Бенжамен как завороженный смотрел на конвейерную ленту, на которой медленно кружились блюда с едой.

— Представляешь, какой была бы жизнь в 1970-х, если бы тогда были вот такие места? — сказал он, сбрызгивая соевым соусом королевскую креветку. — Я бы, наверное, в конце концов женился на Дженнифер Хокинс. Неудивительно, что она меня бросила. Помню, я пригласил ее на свидание и повел к ларьку с жареной картошкой, а потом мы весь вечер сидели на одиннадцатой платформе на станции «Нью-стрит». Я просто не мог придумать, куда бы еще ее сводить. Да и