То она могла покупать товары, выложенные на прилавке для всеобщего обозрения, а вот в другой раз ей подавай чистый шелк.
Так она коротает время до пяти часов. Сегодня суббота, но она не желает ехать с мужем на дачу, ей-де надо примерить платье, которое вот-вот должны принести. Муж не возражает. Адье! Зубной врач сидит в машине и ждет, зубной врач частенько ездит с ними на дачу.
Она слоняется по городу, она одиноко слоняется по городу, чего она не видела у себя дома? Пустой дом, где есть и стол, и стулья, а еще старый Гулликсен, основатель прежней лавки с крестьянским товаром. Большую часть дня он проводит в рубашке, без пиджака и в домашних туфлях. Порой поболтать со стариком приходит Аренц, присяжный поверенный, но Аренц и сам очень стар, и говорят они только о прежних временах, о конъюнктуре и о лавке в нижнем этаже. Ольга во всем этом не понимает ни слова.
Она покидает пустой дом, доходит до железнодорожной линии, потом спускается вниз по насыпи к сараю. Белый день на дворе, светит пополуденное солнце, а она идет к сараю. Заперто, сарай заперт. Она снова поднимается по насыпи все при том же ярком свете, полная досады и вызова, она нимало не озабочена тем, чтобы скрыть от города и от всего белого света, где она разгуливает. Она садится на скамейку в маленьком парке и сидит там до семи часов. Тогда она снова решительно направляется к железнодорожной линии, к насыпи, к сараю. Сарай заперт. Сарай заперт.
Абель — он во многих местах сразу, он ведь не может безвыходно сидеть дома. Ему надо подкупить себе какой ни то еды, надо лизнуть солнышко, чтобы жить дальше, и вдобавок он непременно должен раздобыть сегодня бутылку керосина для керосинки, не то ему будет не на чем варить. У него не так, как у некоторых, нет ни стола накрытого, ни кухарки, ни домоправительницы, поэтому он и не может постоянно быть дома. И прежде всего не может он быть дома для Ольги. Он сидит внутри, он понимает, что это она, у нее совсем другая походка, чем у Лили, но дверей он не отпирает. Получается довольно гротескная ситуация: он — и не открывает Ольге! Ты только послушай, говорит он, словно у него есть собеседник, она сидела на этом стуле и болтала о любви, она вольготно развалилась на стуле, она брала его за руку. Если считать это предложением, то оно было грандиозное. И не воспользоваться! На это способен только я, говорит он и смеется.
А назавтра воскресенье, и Ольга идет в церковь, потому что знакома с семьей пастора. Муж не сопровождает ее, он еще не вернулся из их загородного дома.
Народу там у них изрядно, есть даже три машины, но в это воскресное утро все чинно и благородно, гости, наверно, отсыпаются. Ну, не так уж чтобы все, некоторые углубились в лес, шепчутся и хихикают, а когда из отеля приезжает машина с яствами для честной компании, шоферу приходится нажимать на клаксон, чтобы вызвать и уведомить Вильяма Гулликсена, ведь хозяин-то он.
Гулликсен весьма недурен собой, он рослый, у него темные глаза, вот только нос у него здорово кривой. Сбоку этот изъян не виден, но он есть, и Гулликсен так с ним и живет. В остальном же он личность вполне заурядная, хитрый и пронырливый торговец, любитель бриджа, всегда элегантно одетый. Ему по душе эта суета и оживление, сегодня вечером ему надо по делам съездить в Осло, на три дня. Во время таких поездок ему удается недурно погулять, поэтому ездит он туда один, а Ольгу брал с собой только раз.
Трапеза завершилась, и Гулликсен поехал в город. День был теплый, дантист дремал на заднем сиденье. Гулликсен заботливо отнесся к спящему, доставил того домой, затем поехал дальше.
Ольги не было. Верно, задержалась в пасторском семействе, как уже не раз бывало. Ему это по душе, он начал укладывать два своих чемодана, смокинг, лакированные ботинки, но не успел кончить до прихода Ольги.
— Доброе утро! — воскликнул он и держал себя приветливо и остроумно, потому что прокутил целые сутки.
— Доброе утро! Ты уезжаешь?
— А ты разве не знала? Я вроде говорил тебе.
— Ах, как нехорошо, что меня не было дома, я помогла бы тебе укладываться.
— Нет, спасибо, тут особенно и укладывать нечего.
Ольга:
— У пастора мне сказали, что раненый таможенник Робертсен умер сегодня утром.
— Вот как, — отвечает он, продолжая размышлять о том, что еще надо уложить в чемодан.
— Пастор провел у него ночь. И поэтому был совсем сонный, когда читал проповедь.
Гулликсен улыбнулся с отсутствующим видом, думая о своем.
— А еще мне рассказывали, что у Фредриксена из имения опять случилось кровоизлияние в мозг.
Это заинтересовало Гулликсена больше.
— Я уже и счет потерял, сколько у него их было, этих кровоизлияний.
— Говорят, пастор сказал, что это последнее.
Гулликсен, бросив взгляд на часы:
— Ты не слышала, пароход еще не гудел? Боюсь, мне надо спешить.
Ольга вышла и кликнула кого-то из кухни, чтобы снести вниз чемоданы.
— Ну, до свидания! — сказал он, не взяв ее, однако, за руку. — Я уезжаю на три дня.
— Да-да, — отвечала она, — счастливого пути.
Гулликсен крикнул в дверь «до свиданья!» отцу и сбежал вниз по лестнице. Вот и все их прощание. Да и то сказать, он уезжал ненадолго.
