Круг царя Соломона - [3]
Среди наших барынь считалось, что у мамы «есть вкус». Она умела подобрать аграмант для отделки и вставку для платья в тон, славилась талантом составлять букеты. Заказчицы за ней ухаживали и на именины присылали подарки – чашку чайную с розаном, варенья баночку, конфеты «атласные подушечки» в жестяной коробке.
Для меня она крошила ножницами в мелкое крошево всякую пестрядь со стола – лоскутки шелка, цветную синель, шерсть, гарус и, ссыпав в конвертик или в тюричок из бумаги, учила смотреть: «Гляди-ка – сады растут, цветы цветут!» Я глядел через дырочку внутрь и впрямь видел райские кущи.
– Мама, а расскажи, как вы с бабушкой в деревне жили.
– Мамашина родина была деревня Вороновка Кирсановского уезда, они с папашей были крепостные господ Карташевых. Папаша был садовник, а мамаша – кружевница.
Потом, после воли, папаша служил в садовниках у старой барышни Лебедевой в Болотовке. Барышня и сама была в преклонных летах, а еще был жив и отец ее, старый барин Матвей Филатыч, – ему больше ста годов было. В этой Болотовке нашего папашу и похоронили – умер скоропостижно от разрыва сердца. Случилось так: съемщики в барском саду побили работника, а папаша побежал заступаться, ух горячий был! Да не добежал, упал дорогой. Привезли его домой на подводе, а через малое время он умер. Даже попа не успели повестить.
Нас у мамаши осталось четверо: Поля, Наташа, я да брат Вася, еще вовсе маленький.
Сестра Поля пошла служить горничной к господам Баратынским в их имение в селе Вяжле, в двенадцати верстах от Кирсанова, муж ее Ефим там же в лакеях служил. Барин Баратынский пил без просыпа, а жену свою истязал. Она кричала: «Спасите!» – вбегали слуги и отбивали ее, как голубку у коршуна. Я его видела один раз, когда девчонкой ходила пешком в Вяжлю к сестре Поле. Я шла мимо барского дома, гляжу – батюшки! – у открытого окна стоит сам барин, толстый, страшный, и смотрит на меня пьяными глазами. Я испугалась, даже ноги затряслись, никого кругом нет, куда бежать – не знаю.
Меня сестра Поля водила тогда же в лес возле имения, показывала там дом, называется грот. Домик деревянный, как кружево, весь вырезной, а вокруг него на земле – чугунные плиты заросли травой, а постучишь – под ними пустота. Рассказывали, что внизу под домом подвал, куда при крепостном праве людей сажали на цепь. В этом доме никто не жил, но содержали его в порядке, а когда к господам приезжали гости, устраивали в нем пиры. А рядом был пруд, только почти весь высох, и купальня была, и мост, и столбы с фонарями, и ворота каменные.
Мне тогда было двенадцать лет, и мамаша меня отдала «в люди». Мамашин брат, дядя Митя, работал в саду у барина Вольгортова и определил меня к управляющему в няньки. Управляющий был строгий, вставал рано, когда все еще спали, и я вставала вровень с ним, собирала ему завтрак, прислуживала, что он спросит подать. А там и девочка проснется, с ней возишься: то кормить, то замывать, то спать укладывать, то пеленки стирать. Ох и тосковала я тогда по дому, совсем ведь еще девчонка была.
А сам барин Вольгортов приезжал в именье редко, только на охоту. Заявлялся со сворой собак и охотников, и начиналось веселье. Барыня, его жена, была красавица, ходила в шелковом голубом сарафане, серебряные пуговицы по переду. А в доме тогда полно гостей, со стола не сходят всякие вина да угощения. Сам барин – веселый, большого росту, шумоватый.
Я к шитью была очень способная, и управляющего жена мамаше посоветовала отдать меня в Кирсанов, в мастерскую к Насильниковым, учиться на портниху. На мои сборы дядя Митя (он холостой был) дал нам двадцать рублей денег, за восемнадцать рублей мне справили пальто теплое, на вате, с воротником из плюша – такой ворсистый, как мех!
А в Кирсанове уже жила сестра Наташа, ее в монастырь послушницей приняли – двоюродные тетки помогли.
Сама мамаша служила тогда в Семеновке горничной у господ Негребецких. Один раз кучер от них приезжал по делу в Кирсанов и обратно ехал порожняком. Мамаша его попросила, чтобы он меня захватил, так он меня в Се-меновку на тройке лошадей доставил! Местность там хорошая, пруд большой, обсаженный ветлами, ежевики в кустах было – страсть сколько!
У Насильниковых я шесть лет училась и уже в мастерицах была, когда мы с Васей познакомились. Он у портного Гузикова тоже мастером работал.
Его родители крепостные, такие же вроде нас безземельные крестьяне – дворовые. Должность у твоего дедушки Василия была совсем пустая – караульщиком при барских купальнях, а семья большая: девять человек детей. Жили они бедно.
Васины мать и отец умерли в недолгом времени один от другого, осталось девять сирот, всех их разобрали по добрым людям. Вася жил у Гузикова в семье, как свой, и учился ремеслу до двадцати лет. Когда мы с Васей надумали пожениться, приехала сестра Поля, сосватала нас и благословила образом, вот этим самым, видишь, в нем за стеклом свеча венчальная?
Мы повенчались и переехали в Сердобск. Сняли квартиру у Лушниковых, стали оба работать. Сначала заработали кое-как на машину швейную, купили в рассрочку, а там дело пошло, стали брать и хорошие заказы.
