Кровью! - [7]

– Чего вам надо от моего Джимми? – Из кармана фартука она вытащила сигарету и зажала между багровыми губами. Палмер сморщил нос в отвращении. Забавно: когда при нем курили другие, это ему действовало на нервы. – Вы побыстрее, а то мне на работу надо.

– Миссис Эйхорн, ваш сын был членом молодежной банды, которая называлась «Синие Павианы»?

Взглядом, которым она его подарила, можно было резать стекло.

– Коп, что ли?

– Нет, мэм, я частный сыщик. Мне неизвестно, что случилось. Я слышал, это была война банд... Миссис Эйхорн фыркнула, выпустив дым ноздрями.

– И вы в эту фигню верите? – Она глянула еще раз, но уже не так жестко. – Вы, значит, не здешний? Должна была допереть, когда вы спросили насчет дома ли Джимми. Впрочем, не важно. Люди все забывают, перевирают, придумывают, как им лучше нравится. Сами знаете.

– Так что, драки не было?

– Бойня была, лучше сказать. Я только рада, что моего мальчика не убили, вот и все. Остальных мерзавцев хоть в унитаз спусти, никто бы их и не вспомнил. А Джимми... он там был новенький. У них времени не было его замазать в свои дела – всерьез замазать. – Морщины в углах рта стали глубже.

– Так я могу с ним поговорить?

– Можете попробовать.

По узкому неосвещенному коридору она подвела его к двери с постером «Металлики» и открыла ее. В комнатке было темно, хотя из окна падало достаточно света, чтобы Палмер увидел узкую детскую кровать в углу и постеры «хэви метал» на потрескавшихся стенах с облезлой штукатуркой.

Джимми Эйхорн сидел в инвалидном кресле, глядя на мир за окном.

– Я все оставила так, как у него было. – Миссис Эйхорн заговорила тише, как в церкви. – Кажется, ему так лучше. – Она подошла к креслу, стала рассеянно поглаживать волосы Джимми. – Синее почти все уже сошло. Очень я переживала, когда он волосы покрасил. Они у него были такие красивые – вам не кажется?

У Джимми волосы были той же мышиной бесцветности, что у его матери. Палмер что-то такое пробормотал. Сидящему в кресле мальчишке было лет шестнадцать, хотя безжизненные черты лица его даже омолаживали. Одет он был в пижаму, ноги укрыты одеялом. На взрослых Джимми не обратил внимания, глядя только на улицу внизу.

– Джимми? Джимми, милый, погляди на меня. Вот этот дядя хочет у тебя кое-что спросить.

Джимми оторвал взгляд от фонаря на той стороне улицы и наклонил голову, чтобы взглянуть на мать. Секунды через две губы его раздвинулись в улыбке, на подбородок потекла слюна. Он поднял руку и вцепился в мамино запястье. Миссис Эйхорн снисходительно улыбнулась и отвела волосы у него с глаз.

– Джимми?

Взгляд мальчишки метнулся к окну, потом вернулся к Палмеру. Глаза дошкольника: большие, ясные, несколько опасающиеся чужого.

– Джимми, мне нужна твоя помощь.

– Давай, милый, все о'кей. – Миссис Эйхорн сжала руку Джимми.

Палмер достал из кармана фотографию Чаза и показал так, чтобы мальчику было видно.

– Джимми, ты не знаешь, где мне найти этого человека? Где сейчас Чаз?

На лице Джимми дернулась мышца. Палмер не знал, то ли мальчик отрицательно качает головой, то ли это спазм. Но он не успел ничего сказать, как Джимми жутко и высоко завыл и начал дергаться.

Палмер с отвращением отступил – мальчик опорожнил кишечник. Глаза Джимми завертелись в орбитах, потом остекленели, глядя куда-то в одну точку.

– Вон отсюда! Быстрее! – крикнула миссис Эйхорн. – Но...

– Да убирайтесь же! Мне его не успокоить, пока вы тут торчите!

Джимми хватался руками за горло, будто пытаясь оторвать чьи-то руки от собственной трахеи. В тени подбородка Джимми Палмер заметил что-то вроде следов проколов. Он неуклюже вышел в серомызую гостиную Эйнхорнов и стал слушать, как мать успокаивает слабоумного сына. Глянув на собственные руки, Палмер увидел, что они дрожат.

– Он был таким радостным ребенком.

Миссис Эйхорн стояла в дверях, опершись плечом на косяк, и прикуривала новую сигарету. У нее тоже дрожали руки.

– Всегда смеялся, смеялся как шальной. Папочка его невесть что о нем думал – за этот смех. Наверное, потому и застрял на пару лет дольше, чем если бы Джимми плакал, как все детишки. Когда в семьдесят девятом он драпанул, Джимми было только пять. Все тогда переменилось. Я... мне было пятнадцать, когда родился Джимми. Откуда мне было знать, как растить ребенка самой?

Она подняла глаза от сигареты на Палмера, будто спрашивая, посмеет ли он возразить. Вдруг он понял, что эта безнадежная, вылинявшая женщина на семь лет его моложе.

– Это не я виновата, что он стал такой... это с ним кто-то сделал. – У нее перехватило голос, и она отвернулась. – Он бы таким не был, если бы не пошел той ночью с бандой. Я его просила не ходить – бросить их. Но он не соглашался. Говорил, что для него быть Синим Павианом – много значит. Больше всего прочего. А знаете, что они сделали, чтобы принять его в свою чертову банду? Они заставили его у себя... в рот брать!Я поверить не могла, что он по-прежнему будет иметь с ними дело после этого, но нет – он гордился, что он – Синий Павиан. – Женщина с отвращением встряхнула головой. – Я ему в ту ночь сказала, что нечего ему ошиваться в том баре с этими подонками. Я ему сказала, что если пойдет – пусть лучше домой не приходит. А он меня обложил такими словами – меня, свою маму! И ушел. – Глаза женщины блестели слезами, но щеки были сухими. – Наверное, мы теперь оба расплачиваемся за свои грехи?